Вернуться к началу
Предисловие
Введение
Глава 1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ИЕРОСХИМОНАХА АМВРОСИЯ
Глава 2. ЭПИСТОЛЯРНОЕ НАСЛЕДИЕ СТАРЦА АМВРОСИЯ
Глава 3. ИЗБРАННЫЕ ИЗРЕЧЕНИЯ СТАРЦА АМВРОСИЯ
Библиография

 

ГЛАВА I. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ИЕРОСХИМОНАХА АМВРОСИЯ

 

Детство

Великий старец иеросхимонах Амвросий (в миру Алек­сандр Михайлович Гренков) родился 23 ноября 1812 го­да в селе Большая Липовица Тамбовской губернии. Во святом крещении он был назван Александром в честь благоверного князя Александра Невского, память кото­рого совершалась в самый день рождения младенца¹¹. Его отец, Михаил Федорович, занимал должность сельского дьячка. Мать, Марфа Николаевна, занима­лась воспитанием своих детей, а их было восемь человек¹². В их семье жили еще дед и бабушка. Александр рос веселым и резвым мальчиком. Он любил сельское приволье и шумные игры. Его жи­вое детское воображение постоянно было наполнено забавами, и поэтому ему не сиделось дома. Часто случалось, что, получив от старших какую-нибудь работу по дому, он при первой же возмож­ности бросал ее и убегал на улицу. Родители, а также дед и ба­бушка были людьми глубоко религиозными и благочестивыми, и это находило свое отражение в укладе семейной жизни. О матери своей старец всегда говорил, что она была святой жизни¹³. Понят­но, что резвость Александра не находила одобрения в этой степен­ной и скромной семье, где на все детские, даже невинные шалос­ти смотрели как на значительные проступки. Поэтому к мальчику в семье относились с холодностью; и ни дед, ни бабушка, ни да­же родная мать не любили его так, как остальных его братьев, ко­торые пользовались вниманием и любовью старших. «Однаж­ды, - так впоследствии передавал сам старец Амвросий, - очень раздосадованный этим, я решился отомстить брату, которого осо­бенно любили родители. Зная, что дед мой не любит шума и что если мы, дети, бывало, расшумимся, то он всех нас без разбора: и правого, и виноватого - отдерет за чуб, я, чтобы подвести сво­его братишку под тяжелую руку деда, раздразнил его. Тот закри­чал, и выведенный из терпения дед отодрал и меня, и его. А последнее-то мне и нужно было. Впрочем, мне и помимо деда доста­лось за это порядком и от матери, и от бабки»¹⁴.

Однако все воспитание Александра проходило в строго религи­озном направлении. Юному отроку старались привить любовь к чтению слова Божия, которое было основой всей жизни этой бла­гочестивой семьи. Каждый праздник отец брал его с собой в цер­ковь, где он вместе с родителем на клиросе читал и пел, что ему очень нравилось.

Отправляйтесь в увлекатеьное путешесвие сняв отель на час Вы будете в восторге от предоставляемых услуг

Жизнь Александра Гренкова до поступления в монастырь

Когда мальчику исполнилось 12 лет, родители определили его в первый класс Тамбовского духовного училища, по окончании которого в 1830 году он поступил в Тамбовскую духовную семинарию. И в училище, и в семинарии благодаря природной одарен­ности Александр Гренков учился очень хорошо. Вот как об этом вспоминал один из его сверстников: «Бывало, на последние ко­пейки купишь свечку, твердишь-твердишь заданные уроки; Грен­ков же мало занимается, а придет в класс, станет отвечать: так ва­ляет без запинки, как по писаному, лучше всех»¹⁵.

Больше всего Александр любил Священное Писание, богословс­кие, исторические и словесные науки. Не подлежит сомнению, что собственно богословские науки, духовно-нравственное чтение, а также служба Божия особенно были дороги сердцу благочестиво­го юноши. Именно в это время и были заложены основные начат­ки того глубокого и широкого изучения слова Божия и свято­отеческих творений, которыми так отличался старец в своей по­следующей жизни.

В семинарии Александр был душой общества. Все любили его за веселость и доброту. Но, будучи веселым и остроумным юно­шей, он всегда сохранял нравственную чистоту и скромность, внутреннюю собранность духа и глубокое религиозное чувство, что, несомненно, привлекало к нему сердца всех, кто с ним об­щался. Даровитый юноша любил поэзию и даже пытался писать стихи. Впоследствии отец Амвросий вспоминал, что, будучи еще в семинарии, он однажды «выбрал хорошее местечко, где были долины и горы, и расположился там писать, да так ничего и не написал. Получилось точь-в-точь, как рассказывали академики про одного лаврского монаха. Тот монах (Исихий) задумал од­нажды писать стихи, ушел на берег Днепра и, взирая на реку, стал писать: «Тече, тече Днепр тихий», а далее ничего не мог при­думать, просидел до вечера, а уходя, подписал свой стих: «Писал сии стихи монах Исихий»¹⁶. Не сделавшись поэтом, Гренков, однако, будучи уже старцем, любил говорить поучения своим слу­шателям в рифму.

Кто мог предположить, смотря на молодого юношу, который, от природы обладая живым характером, любил веселое общество, увлекался музыкой и пением и даже помышлял о поступлении на военную службу, что его ждал монастырь. Он сам говорил: «В мо­настырь я не думал никогда идти... впрочем, другие почему-то предрекли мне, что я буду в монастыре»¹⁷. Но мысли человечес­кие не те, что мысли Божий. «От Господа стопы человеку исправ­ляются» (Пс. 36, 23). То, что другие провидели в Александре бу­дущего инока, несмотря на его веселость и общительность, свиде­тельствует, что окружающие видели в нем человека, качества ду­ши которого не принадлежали веку сему. Он не обращал внимания на эти черты своей души, но людям были заметны эти особые качества, которые определяли его духовные стремления. Окружа­ющие не могли предположить для него иного пути жизни, как только путь всецелого посвящения себя Богу в монашестве.

Причины, побудившие Александра Гренкова поступить в монастырь

Сам Александр не отдавал еще себе ясного отчета в своем жиз­ненном призвании, но бывали моменты, когда это призвание само неожиданно и властно напоминало ему о себе. Так, за год до окон­чания курса семинарии Александр очень серьезно заболел. Он сам так рассказывал об этом: «Все отчаялись в моем выздоровлении, мало надеялся и я сам. Послали за духовником. Он долго не ехал. Я сказал: «Прощай, Божий свет!»¹⁸. И тут же Александр дал обе­щание Господу, что если Он воздвигнет его здравым от одра бо­лезни, то непременно пойдет в монастырь¹⁹. Александр никогда не думал о монастыре, и вдруг дает обет сделаться монахом. Не яс­но ли из этого, что этот обет неведомо для него самого давно уже сложился и жил в глубине его сердца. Он был уже начертан пред­шествующими обстоятельствами его жизни и благочестивым наст­роением его души. Недоставало только подходящего случая для того, чтобы это настроение ясно вспыхнуло в его сознании.

Юноша выздоровел, но исполнить обет сразу не имел возмож­ности: ни начальство, ни родители не отпустили бы его до окон­чания курса занятий. А год, проведенный в привычном оживлен­ном товарищеском кругу, ослабил его желание уйти в монастырь.

В 1836 году, окончив семинарию, Александр не решился тотчас постричься в монахи; в душе его происходила острая внутренняя борьба между принятым решением и страхом порвать связь с прив­лекательными сторонами жизни в миру. Перед 23-летним юношей открывалось несколько жизненных дорог. Он мог пойти в высшую духовную школу - Академию, мог стать священником и отдаться пастырской деятельности или пойти в университет, куда в то вре­мя шло много молодых людей из семинарии. Ему необходимо бы­ло определить дальнейший путь в жизни. Совесть как бы постоян­но обличала его за неисполнение данного им обета, но он не нахо­дил еще в себе мужества твердо стать на путь монашества. Поэто­му он решил избрать для себя такое общественное положение, на­ходясь в котором он имел бы возможность исполнить свое обеща­ние. В это время один помещик предложил Гренкову быть учите­лем его детей. Он с радостью соглашается на это предложение.

Двухлетнее пребывание в доме помещика имело большое значе­ние для его будущей деятельности как духовного руководителя не только монашествующих, но и мирян, ибо здесь он впервые позна­комился со светским обществом, что значительно расширило его жизненный опыт. Здесь у него начинает проявляться заботливое попечение о людях и умение направлять их волю в сторону добра. В 1838 году в Липецком духовном училище открылось место преподавателя, и 7 марта Александр Михайлович занял эту долж­ность. Здесь он проявил себя как добрый и вместе с тем строгий наставник и оставил после себя добрую память. К нему искренно были расположены сослуживцы, он очень любил свое преподава­тельское дело; кажется, жизнь протекала ровно и безмятежно, но на самом деле было не так. Внутренний голос не давал ему покоя. И чем больше проходило времени, тем мучительней становились укоры совести. Временами он продолжал развлекаться в кругу мо­лодежи, но и в разгаре веселья он чувствовал какое-то внутреннее неудовлетворение. Внутренний голос упрекал его за пустое вре­мяпрепровождение, неотступная дума о монашестве, о принятом обете не покидала его сердца. Вот как сам старец описывает свое положение того времени: «После выздоровления я целых четыре года все жался, не решался сразу покончить с миром, а продол­жал по-прежнему посещать знакомых и не оставлял своей слово­охотливости. Бывало, думаешь про себя: ну вот отныне буду мол­чать, не буду рассеиваться. А тут, глядишь, зазовет кто-нибудь к себе, ну, разумеется, не выдержу и увлекусь разговорами. Но придешь домой - на душе неспокойно; и подумаешь: ну теперь уже все кончено навсегда, - совсем перестану болтать. Смотришь, -опять позвали в гости, и опять наболтаешь. И так вот я мучился целых четыре года»²⁰. Облегчение от этого мучения глубоко веру­ющий Александр Михайлович находил в молитве. На казенной квартире, где он жил с товарищами по службе, у него была ико­на Божией Матери «Тамбовская» - родительское благословение. И перед этой иконой он часто ночью, неслышно для людей, по­долгу молил Небесную Утешительницу управить путь его жизни. Избегая насмешек соседей по квартире, он стал уходить молиться на чердак, а потом за город в лес.

Уединенная пламенная молитва все более и более укрепляла в душе молодого человека чувство глубокой любви к Богу. Реаль­ное ощущение близости Бога все более и более овладевало его сердцем, становилось для него все сладостнее, все ближе²¹.

Но и после того, как сердце Александра Михайловича ощутило близость Бога, он и тогда еще медлил исполнить свое обещание. Его волновал вопрос: «Пригоден ли он для избираемого пути? Не берет ли он на себя легкомысленно непосильное бремя и сможет ли он его понести? Серьезно ли его решение? Не впадает ли в са­мообольщение?»²². Он страшился не выполнить в своей жизни предназначенную ему свыше волю Божию. Тщательно скрывая от всех свое душевное состояние, он ожидал определенного указания свыше, от Господа. И когда в сердце его зажглась пламенная мо­литва, когда он ощутил близость Бога, его намерение уйти из ми­ра в тихую иноческую обитель все более крепло. Он сознавал всю важность решения, которое складывалось в его душе, но твердос­ти воли еще не было в нем, чтобы полностью оставить все мирс­кое и посвятить себя Богу, а поэтому ему пришлось обратиться за советом к более мудрому мужу. Поддержку он нашел в лице Тро-екуровского затворника Илариона, которого он посетил летом 1839 г. Старец принял его ласково и после того, как Александр Михайлович изложил ему свои думы и чувства, ответил: «Иди в Оптину, - и добавил многозначительные слова, - ты там нужен»²³.

Так все более и более обстоятельства благоприятствовали его уходу в монастырь. Но Александр Михайлович все еще не решал­ся привести в исполнение свое намерение. Он направился в Тро-ице-Сергиеву Лавру, чтобы у гробницы преподобного Сергия в го­рячей молитве испросить благословение на новую трудную жизнь, избираемую им.

И когда он увидел перед собой места, которые некогда были покрыты дремучим лесом и которые были свидетелями уединен­ных молитвенных подвигов преподобного Сергия, его душу охва­тило неизъяснимое чувство умиления. Ведь ему были так понятны эти подвиги, они были так желательны для его собственного благоговейного сердца! С трепетом и горячей молитвой припал он к мощам великого молитвенника, испрашивая себе благословения и помощи. Глубокий внутренний мир и спокойная решимость сни­зошли в душу его в этом священном месте²⁴.

С грустью покидал он святую обитель. Теперь его намерение определилось окончательно, и все же самостоятельно он не может покинуть мир; необходим был какой-то внешний толчок, послед­ний зов Божий. Поэтому по окончании летних каникул он вернул­ся в Липецк и приступил к занятиям в училище.

«Легко совершается оставление мира людьми, созданными так, что мир не имеет для них цены, - говорит Е. Поселянин, - таки­ми, как преподобный Сергий, как старец Серафим, с детства призванные, отмеченные перстом Божиим. Но как невыразимо трудно заклание себя в жертву Богу людьми, которые не меньше первых любят Бога и желали бы знать в жизни - Его Одного..., но которые, вместе с тем, множеством связей любовно и крепко привязаны к миру и постигли лучшие стороны жизни, которым в жизни хорошо, как в родной стихии, им не чуждой...»²⁵.

Вскоре после начала занятий Александр Михайлович был приг­лашен в гости к одним знакомым. Своими шутливыми словами он настолько рассмешил всех присутствующих, что они смеялись до упаду. Все были в восторге от оживления, после чего в благодуш­ном настроении разошлись по домам. Но для Гренкова настала мучительная ночь. Его так бурно разразившаяся веселость каза­лась ему тяжким преступлением. «Он понял тут, что в миру ему не совладеть с собой, и в полноте ощутил на себе слова о том, что нельзя работать двум господам, Богу и миру. Он вспомнил обет, данный им в минуту тяжелой болезни, и совет старца Илариона, вспомнил свои пламенные молитвы в ночной тиши, вспомнил предчувствие какого-то громадного захватывающего счастья, кото­рое он пережил на месте, где спасался некогда преподобный Сер­гий»²⁶. А внутренний голос властно говорил ему: «Будет! Пора по­ложить всему конец! Нельзя служить и Богу и маммоне (Мф. 6, 24). Надо выбирать что-нибудь одно! Надо всецело прилепиться к Единому Богу! Надо бросить мир!»²⁷. Подавив в себе все коле­бания и сомнения, он сделал окончательный выбор между миром и монастырем в пользу последнего. И через несколько дней тай­но, без разрешения начальства, не говоря никому ни слова, по­кинул Липецк и направился в Оптину пустынь, куда и прибыл 8 октября 1839 года²⁸.

Начало монастырской жизни. Прохождение различных послушаний

Духовный руководитель оптинской братии старец схиархиманд-рит Лев с любовью принял Александра Михайловича и благосло­вил предварительно пожить на гостином дворе. Правда, первое впечатление о старце у него сложилось неблагоприятное. «При­шел я к отцу Льву, - рассказывал впоследствии о. Амвросий, -вижу: сидит он на кровати, сам тучный, и все шутит и смеется с окружающим его народом. Мне это на первый раз не понрави­лось»²⁹. Скоро, однако, его отношение к о. Льву изменилось, ког­да представился случай убедиться в его громадном духовном опы­те и святости жизни. В тот же день, или на следующий, когда он был у о. Льва, пришел к старцу скитский иеросхимонах Иоанн; его только что постригли в схиму. Лицо у него было светлое, ан­гельское, и он очень понравился Александру Михайловичу. При­дя в келью о. Льва, схимник поклонился ему в ноги и стал гово­рить: «Вот, батюшка, я сшил себе новый подрясник, - благосло­вите носить его!» Старец отвечал: «Разве так делают? Прежде благословляются сшить, а потом носят. Теперь же, когда уже сшил, носи, - не рубить же его»³⁰. Александр Михайлович с этой минуты полюбил старца, «открыл ему свою душу, объяснил ему все обстоятельства своей жизни и просил совета, ожидая от него с трепетом решения своей участи»³¹. Старец со вниманием и учас­тием выслушал молодого человека и благословил остаться в мо­настыре. Живя на гостином дворе, Александр Михайлович ежед­невно посещал старца, слушал его наставления, а в свободное вре­мя по его поручению переводил рукопись «Грешных спасение» с новогреческого языка. Работа над этой рукописью принесла ему много пользы, она познакомила его с наукой о духовной жизни, ввела его в область невидимой брани со страстями.

В это время начинаются его «бумажные дела», связанные с ос­вобождением от должности учителя и определением в монастырь, которые продолжались до апреля 1840 года.

В свое время внезапное исчезновение преподавателя духовного училища произвело много шума, и смотритель училища долго не решался возбудить этот вопрос перед начальством. Когда он уз­нал о местопребывании Александра Михайловича, то послал о. настоятелю Оптиной пустыни формальное отношение, в кото­ром просил подтвердить, что Гренков находится в его обители. По благословению старцев Льва и Макария Александр Михайлович написал ответ смотрителю училища и прошение Преосвященному Арсению, епископу Тамбовскому³², в которых просил прощения за самовольность своего поступка и высказывал свое намерение по­ступить в монашество.

В прошении Преосвященному Александр Михайлович, все еще сомневавшийся в твердости своего решения и поэтому желавший пожить в монастыре без точного определения своего положения, просил владыку, ссылаясь на болезнь, предоставить ему отпуск на шесть месяцев. Самовольность Александра Михайловича произве­ла на владыку неприятное впечатление, и вместо высылки ему шестимесячного билета он сделал такое распоряжение: «Отнес­тись в Калужскую духовную консисторию и, объявив, что Тамбо­вское епархиальное начальство не находит со своей стороны пре­пятствия к увольнению учителя низшего класса Липецкого духов­ного училища Александра Гренкова в Калужскую епархию для поступления в Оптину пустынь по его желанию, просить уведом­ления, согласно ли Калужское епархиальное начальство на при­нятие его в свою епархию»³³.

В свою очередь Калужское епархиальное начальство послало запрос в Оптину пустынь о согласии принять учителя Гренкова в обитель. Александр Михайлович, вызванный настоятелем о. игу­меном Моисеем, неожиданно был поставлен перед необходи­мостью дать решительный ответ о своем намерении поступить в монастырь. Он выразил желание остаться в монастыре. И только 2 апреля 1840 года, по Указу Калужской духовной консистории, Александр Михайлович Гренков был зачислен в число братства. Несколько раньше - в начале января - он, по благословению старца Льва, перешел в монастырь, оставаясь в одежде мирянина. Теперь, по получении указа о зачислении его в монастырь пос­лушником, его одевают в подрясник и назначают на послушание. Некоторое время он был келейником старца Льва и чтецом (то есть вычитывал в положенное время для старца молитвенные правила, так как старец, по слабости телесных сил, не мог ходить в храм Божий), затем он был в хлебне, варил дрожжи, пек булки³⁴.

Сам старец Амвросий так вспоминал о своем первоначальном пребывании в обители: «Год жил (я) в монастыре на кухне. Пять келий переменил; жил и в келье о. Игнатия, и в башне. На кух­не год прималчивал, то есть спросят что, скажу... А через год ме­ня прямо в келейники взяли»³⁵.

Исполняя обязанности келейника, Александр имел возмож­ность часто посещать старца. Он относился к старцу со всей иск­ренностью. Видя это, старец Лев отечески возлюбил его. Однако старался воспитать в начинающем послушнике безгневие, смирение и терпение и с этой целью умышленно делал ему несправед­ливые выговоры, гневно крича на него.

Жизнь в скиту

В ноябре 1840 года послушник Александр Гренков переводится из монастыря в скит, где прожил около 50 лет, до самого своего последнего отъезда в Шамордино летом 1890 года³⁶. Несомненно, что стремление к строгой духовной жизни молодого учителя было сразу отмечено старцами Львом и Макарием, и они находили, что ему полезнее жить в более безмолвном месте под непосредствен­ным руководством старца Макария. Но и после перехода в скит он продолжал ради душевной пользы ходить к старцу Льву.

Первое послушание в скиту послушник Александр нес на кух­не, исполняя обязанность помощника повара. Черная и трудная кухонная работа не смутила бывшего преподавателя духовного училища. «Молодой послушник, уже понявший цену беспрекос­ловного послушания богомудрым старцам, не стал рассуждать, что послушание не по нем, не по его силам..., а принял назначе­ние старцев со смирением, как из уст Самого Господа»³⁷. Из жиз­неописаний старца не видно, чтобы он когда-нибудь смутился ка­ким-либо низким послушанием. Поваром на кухне был просто­душный молодой послушник Герасим, который на год раньше Александра поступил в скит, а по возрасту был на год моложе. Он был, подобно Александру, веселого характера и любил пого­ворить. Александр сначала старался воздерживаться от посто­ронних разговоров, но с простодушным братом Герасимом он часто и откровенно беседовал. Поводом почти всегда служила одна причина: «горячая вода». И пока вода остывала, молодые послушники садились обыкновенно на прилавок, и дружеская непринужденная речь лилась из уст обоих, как быстро бегущая вода журчащего ручейка. Тут нередко вспоминались случаи из прожитой жизни, каковых у собеседников было немало. Впро­чем, все эти воспоминания сводились всегда у них к одному зак­лючению: «Слава и благодарение Премилосердному Господу, Своим дивным Промыслом избавившему нас от всей этой мирс­кой суеты и пустоты и направившему ноги наши на путь мирен, в тихой обители тружеников Божиих!»³⁸. Эти беседы среди уеди­ненной однообразной трудовой жизни были своего рода некото­рым развлечением.

Вообще же Александр Михайлович старался в то время, по нас­тавлению старцев, более внимать себе: избегал близких знакомств с кем бы то ни было, выходя из кельи лишь в церковь, на молит­венное правило, на послушания да к старцам.

Поварская работа отнимала у молодого послушника большую часть дня. Она обязывала его приступать к ней с самого раннего утра и оканчивалась после вечерней трапезы. Поэтому ему мало приходилось бывать на богослужениях, но это приучало его к внутренней молитве во всякое время и везде. «Молитва Иисусова часто бывала на его устах, когда его руки были заняты житейски­ми работами»³⁹. Александр Михайлович имел возможность посто­янного общения со старцем о. Макарием, что очень поддержива­ло и радовало его душу. «Как в то время Господь ко мне был ми­лостив, - пишет он. - К старцу приходилось мне по послушанию ходить каждый день, да и в день-то побываешь не один раз: то сходишь (как к начальнику скита) благословиться насчет куша­ний, то ударять к трапезе»⁴⁰. При этих посещениях послушник Александр рассказывал старцу о своем душевном состоянии. По­этому его жизнь протекала без бурь и жестокой борьбы, и если были искушения, то благодаря своевременной исповеди и мудрым советам старца они легко побеждались, после чего в его душе вос­станавливались мир и спокойствие. Так, например, было через три-четыре месяца после начала его послушания на кухне скита, когда его назначили главным поваром. Причиной этому послужи­ло то, что Герасим отлучился в это время по личным делам к се­бе на родину. А когда он возвратился, то его не оставили в преж­ней должности, а предложили быть помощником Александра. Это понижение вызвало бурю волнений у Герасима и крайнее смуще­ние Александра. Но это возмущение недолго беспокоило молодых послушников, оно быстро рассеялось после того, как каждый из них рассказал о своих помыслах старцу. Между ними воцарился мир, и они опять стали задушевными друзьями.

Мудрые старцы Лев и Макарий старались, по выражению св. Иоанна Лествичника, «изыскивать случаи для приобретения под­визающимися в деле спасения братиями венцов терпения»⁴¹. Та­ким же образом они поступали и с начинающим монашеский путь новочальным послушником Александром. Однажды старец Лев надел ему на голову в присутствии многочисленного народа шап­ку одной монахини⁴². Этим прозорливый старец указывал на бу­дущую его заботливость о монахинях, но в тот момент молодому послушнику стоять в женской шапке среди народа было не очень приятно. В другой раз старец грозно отчитал его в присутствии лучших его друзей по духовному училищу. Когда они пришли к о. Льву, в это время в монастыре ударили в колокол к вечерне.

«Старец, сидевший на койке, в самоуглублении, с великим благо­говением, произнес обычное иерейское славословие Господу: «Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков». Александру вообразилось, что старец сотворил обычное начало вечернего правила. «Аминь, ‑ закричал он. ‑ Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе. Царю Небесный» и пр. Вдруг старец останавли­вает его замечанием: «Кто тебя благословил читать?» Александр, по оптинскому обычаю, становится пред старцем на колени, кла­няется в ноги и просит прощения. Старец продолжает его отчиты­вать, а на долгие смиренные просьбы послушника, он, как будто вовсе не замечая их, только стучал ногами, размахивал над его го­ловой руками и грозно восклицал: «Ах ты, самочинник! ах ты, са­мовольник! Да как ты это смел сделать без благословения?»⁴³.

В это время Александр уже твердо стал на монашеский путь и во всем стремился отсекать свою волю и раздражение. Иногда ста­рец не обращался к нему даже по имени, а просто называл «Хи­мерой». «Таким-то горьким опытом, ‑ свидетельствует архиманд­рит Агапит, ‑- такою-то дорогой, кровавой ценой мало-помалу стя-жевал о. Александр боголюбезную добродетель смирения и, так сказать, закаливался в терпении скорбей, которые нередко прихо­дилось ему переносить от искренно любившего его старца о. Льва»⁴⁴. Испытания смирения и воли послушника давали хоро­шие плоды. Старец часто говорил о нем в его отсутствие: «Вели­кий будет человек»⁴⁵.

Но недолго пришлось юному подвижнику руководствоваться окормлением мудрого старца. 11 октября 1841 года о. Лев пересе­лился в вечные обители. Скорбь послушника Александра увели­чивалась тем, что он не мог присутствовать при погребении, так как был занят обычным своим поварским послушанием.

Но эта скорбь не была безутешна, потому что остался другой духовно близкий человек - о. Макарий. Незадолго до смерти о. Лев, прозревая в своем любимом молодом послушнике Алекса­ндре будущего великого старца, поручил его особенному попече­нию своего сотаинника - старца о. Макария. Сам отец Амвросий об этом вспоминал так: «Покойный старец тогда призвал к себе батюшку о. Макария и говорит ему: вот человек больно ютится к нам, старцам. Я теперь уж очень стал слаб. Так вот я и передаю тебе его из полы в полу, - владей им, как знаешь»⁴⁶. Александр всецело предал себя руководству старца Макария, еще раньше, после перевода в скит, он горячо возлюбил его и теперь продол­жал служить ему так же усердно, как и о. Льву. Старцу нравил­ся скромный и расторопный ученый послушник, и он благословил перейти ему на новое послушание. Вскоре после кончины старца Льва послушник Александр Гренков стал келейником о. Макария.

С кончиной старца Льва духовное окормление братии Оптиной пустыни и всех духовных чад, прибегавших к его мудрому руко­водству, не прекратилось. «Взоры всех, приверженных к старче­ству, обратились к о. Макарию, и не напрасно: он вполне заменил о. Льва», - писал архимандрит Григорий⁴⁷. В последние годы жиз­ни о. Льва он как равный разделял его труды. Послушник Алек­сандр, находясь у основания старчества, Промыслом Божиим под­готавливался к своему будущему служению. Он помогал старцу, как некогда и о. Льву, в обширной переписке с лицами, просив­шими духовных советов и назиданий. В дальнейшем он стал по­мощником старца в духовном окормлении братии и посетителей. Келейником о. Макария он пробыл четыре года. О том, какое влияние это близкое общение со старцем оказало на духовную жизнь и мудрость будущего старца Амвросия, можно судить по тому, как о. Амвросий в своих разговорах нередко употреблял вы­ражения: «батюшка о. Макарий говаривал так-то», «при батюшке о. Макарий бывало так-то», «батюшка о. Макарий в таких случа­ях поступал так-то» ⁴⁸.

Для Александра Гренкова это были годы высшей школы, когда он постигал науку из наук - монашескую жизнь. О том, как он терпеливо переносил искушения и приобретал смирение и послу­шание, уже было сказано. Кроме смирения и послушания юный подвижник приобретал навык молитвы, нестяжательности и мно­гих других добродетелей. Любовь к молитве он имел еще в миру, и здесь «в тишине скитской жизни, среди иноков-подвижников, под руководством великих старцев-молитвенников, при собствен­ном неудержимом стремлении к богоугождению, молитва должна была найти себе простор в его душе»⁴⁹.

О нестяжательности и нищелюбии молодого подвижника гово­рит убогость его кельи и простота одежды. Вот как описывается в жизнеописании старца посещение его келий Павлом Степановичем Покровским - другом Александра Михайловича по духовному училищу в Липецке: «Войдя в эту келейку, Павел Степанович прежде всего поражен был ее крайней нищетой. В святом углу виднелась уже знакомая нам маленькая икона Богоматери - роди­тельское благословение Александра Михайловича. На койке валя­лось что-то вроде истертого ветхого полушубка, который служил и подстилкой и изголовьем; укрывался он, вероятно, подрясни­ком, который носил на себе; затем еще ветхая ряса с клобуком. Больше он ничего не заметил»⁵⁰.

Ежедневное внимательное испытание своей совести и чистосер­дечное откровение помыслов старцу ограждали его от всяких не­ожиданностей в жизни духовной, от подвигов «не по разуму». Все это вместе взятое способствовало его быстрому духовному возрастанию.

Пострижение и служение в священном сане

Еще летом 1841 года послушник Александр был пострижен в рясофор⁵¹, а через год, по представлению своего начальства и сог­ласно разрешению Св. Синода, 29 ноября 1842 года был постри­жен в мантию и наречен Амвросием, во имя св. Амвросия, епис­копа Медиоланского⁵². В это время ему исполнилось 30 лет, из них три года он провел уже в Оптиной пустыни.

Многие высказывали удивление по случаю такого скорого пост­рижения. Некоторые говорили, что этому постригу способствова­ли благоприятные обстоятельства: во-первых, правящий в это вре­мя Калужский архипастырь Николай всегда был расположен к скорейшему пострижению в монашество с посвящением в последу­ющие затем степени священства людей, получивших школьное об­разование⁵³; во-вторых, в Синоде служил одноклассник и друг Александра Михайловича, который немедленно выхлопотал раз­решение на пострижение⁵⁴. Но, несомненно, во всем этом действо­вал Премудрый Промысел Божий, направляющий все обстоятель­ства людей к благим целям. Если принять во внимание только од­но обстоятельство, что молодого инока Амвросия ожидал в неда­леком будущем крест болезней, то всякое замедление постриже­ния его в мантию и посвящения в степени священства неблагопри­ятно отразились бы на дальнейшей его духовной судьбе: ему не пришлось бы, возможно, вовсе быть иеромонахом, а, следователь­но, и духовником, а это было бы великим ущербом для будущих его духовных детей.

Через два месяца, 4 февраля 1843 года, о. Амвросий был руко­положен во иеродиакона, а 9 декабря 1845 года - в иеромонаха⁵⁵.

Сам о. Амвросий считал себя недостойным диаконского сана, а тем более - священства. Живя около старцев, он видел, что священнослужитель - не только исполнитель священных действий, но и пастырь овец словесных. Пример старцев показы­вал всю сложность и ответственность этого подвига. Но не труд­ности пугали о. Амвросия, а ощущение собственного недостоин­ства и неподготовленности к этому высокому служению. Свои мысли он высказывал старцам, которые давали утешительные наставления во всем полагаться на Промысел Божий и Его милосердие.

Служение о. Амвросия у престола всегда сопровождалось чувством глубокого благоговения. Так, много лет спустя он гово­рил одному немощному иеродиакону, который тяготился отправ­лением чреды священнослужения: «Брат! не понимаешь дела, -ведь жизни причащаешься»⁵⁶.

Однако о. Амвросию недолго суждено было приносить Господу бескровную Жертву. С первых дней после посвящения его постиг­ла болезнь, которая со временем навсегда лишила его возможнос­ти и утешения совершать Божественную литургию. Еще в декаб­ре 1845 года при поездке в Калугу для посвящения во иеромона­ха он простудился и стал чувствовать постоянное недомогание. Однако сразу вылечиться не мог, так как новорукоположенному необходимо было постоянно участвовать в богослужении. По вре­менам он бывал так слаб, что не мог долго держать потир в руке, и, как старец рассказывал сам, ему иногда приходилось преры­вать приобщение народа, возвращаться на время в алтарь и ста­вить чашу на престол, чтобы дать отойти онемевшей руке⁵⁷.

В сентябре 1846 года о. Амвросий выехал по Белевской дороге за 18 верст от Оптиной навстречу Курскому архиепископу Илио-дору, которого он должен был пригласить посетить обитель, а 17 сентября заболел так серьезно и пришел в такое изнеможение, что 26 октября во время утрени был особорован и приобщен Св. Христовых Тайн. В это время он был келейно пострижен в схиму с сохранением имени Амвросия⁵⁸. Болезнь затягивалась, ле­чение не помогало, и в декабре 1847 года он заявил, что желает остаться в обители за штатом. Только летом 1848 года после поч­ти двухлетней жестокой болезни о. Амвросий стал выздоравли­вать и выходить на воздух.

Эта тяжелая и продолжительная болезнь была явным действи­ем Промысла Божия. Еще перед этой болезнью, летом 1846 года, о. Амвросий, тоже по причине болезненного состояния, освобож­дается от келейничества и, по ходатайству о. игумена Моисея и старца Макария, получает от архиепископа Николая назначение быть помощником о. Макарию в духовничестве. В это время о. Амвросию было только 34 года, но старцы монастыря видели, что он в своей духовной жизни достиг высоких степеней нрав­ственного совершенства и сможет принести большую пользу нуж­дающимся в духовном руководстве. Постигшая о. Амвросия тяже­лая болезнь имела большое значение для его духовной жизни: она умерила живость его характера, предохранила его, быть может, от развития в нем самомнения и побудила его глубже войти в себя, лучше понять самого себя и человеческую природу. Болезни не покидали его до последних дней его жизни .

Несмотря на свои многочисленные болезни, о. Амвросий не толь­ко никогда не скорбел о них, но даже считал их необходимыми как лучшее средство для воспитания души. И насколько его внешний че­ловек предавался тлению, настолько внутренний обогащался духом.

В это время одновременно с помощью старцу Макарию в духов-ничестве о. Амвросий вместе с другими учеными братиями зани­мался переводом святоотеческих писаний и подготовкой их к из­данию. Эти труды продолжались вплоть до самой смерти иерос-химонаха Макария (7 сентября 1860 г.). Были изданы писания преподобных отцов: Нила Сорского, Варсонофия Великого и Иоанна, Симеона Нового Богослова, Феодора Студита, Максима Исповедника, Исаака Сирина, аввы Фалассия и аввы Дорофея; всех изданий было шестнадцать. Только один перечень имен свя­тых отцов показывает, какими обширными познаниями обогатил­ся о. Амвросий, участвуя в этой работе.

Перевод этих святоотеческих писаний был сделан старцем Паи-сием Величковским, но для издания их требовалась еще значи­тельная обработка. Эта значительная работа была проделана не­которыми оптинскими монахами. В этих трудах заключалась и награда трудившимся. Так, один из участников этих трудов -о. Леонид (впоследствии архимандрит, наместник Троице-Сергие-вой Лавры) вспоминает: «Как щедро были награждены мы за ма­лые труды наши! Кто из внимающих себе не отдал бы несколько лет жизни, чтобы слышать то, что слышали уши наши: это - объ­яснения старца (Макария) на такие места писаний отеческих, о которых - не будь этих занятий, - никто из нас не посмел бы и вопросить его, а если бы и дерзнул, на сие, то, несомненно, полу­чил бы смиренный ответ: «Я не знаю сего, это не моей меры»⁶⁰. Какая требовалась глубина мысли и духовного опыта, чтобы со­ставить примечания к писаниям святых отцов! И несомненно, что труд над творениями святых отцов явился для о. Амвросия как бы школой систематического изучения аскетической литературы под руководством умудренного большим духовным опытом иеросхи-монаха Макария.

Внешняя обстановка жизни о. Амвросия в этот период остава­лась такой же простой, как и в первые годы. В келье его по-преж­нему царила полная нищета. В переднем углу стояло несколько икон. Около двери висели ряса и подрясник с мантией. Затем кро­вать с постланным на ней холщовым, набитым соломой тюфяком и такой же подушкой. Под койкой у него была корзинка, которая, вероятно, служила ему вместо комода или сундука. В употребле­нии пищи о. Амвросий, как и прежде, соблюдал крайнее воздер­жание⁶¹. И во всем он хранил полное послушание старцу Мака­рию. «Казалось, что у о. Амвросия не было своей воли в распо­ряжении даже келейными мелочными вещами, а во всем воля старца, и во всем давался им отчет старцу о. Макарию»⁶². Вся ино­ческая жизнь о. Амвросия, протекавшая под окормлением мудрых старцев, шла ровно, без особых преткновений.

Оказывая о. Макарию значительную помощь в его переписке, о. Амвросий многое черпал из богатейшего источника мудрости этого старца. Многие письма, приходившие на имя о. Макария, о. Амвросий тоже читал. Ответы писались или под диктовку о. Макария, или непосредственно самим о. Амвросием. Все это способствовало тому, что он основательным образом познавал че­ловеческую душу с ее тайными изгибами, с ее немощами и сила­ми, это знакомило его с мирским человеком. Тут он научился лю­бить страждущего человека до самопожертвования.

С 1846 года старец о. Макарий благословлял некоторым из бра-тий обращаться за духовными советами к о. Амвросию. Один из них (о. Геронтий) рассказывал: «Ходили на совет к о. Амвросию только немногие из монастырских и скитских братии и не иначе, как по благословению старца Макария: о. Амвросий, хотя и стар-чествовал, но как бы прикровенно»⁶³. Но уже в 1852 году старец Макарий, уезжая по личным делам в Москву, объявил, что во время его отсутствия по всем духовным вопросам за советами об­ращаться к иеромонаху Амвросию. А советовал о. Амвросий, всег­да основываясь на учении святых отцов. «Придешь, бывало, к не­му..., - вспоминал один из иноков, - скажешь, что нужно; а он развернет книгу и заставит меня прочитать ответ на мое недоуме­ние. В то время я возымел было ревность к высоким иноческим подвигам, но о. Амвросий вразумил меня, что ревность моя была не по разуму, и заставлял меня прочитывать св. Исаака Сирского в Добротолюбии»⁶⁴. Наставления о. Амвросий преподавал не от своего мудрования, а непременно из учения святых отцов. Для этого он обычно раскрывал книгу того или другого отца, находил, сообразно с устроением пришедшего брата, главу писания, давал ему прочитать и затем спрашивал, как брат понимает ее. Если кто не понимал прочитанного, то старец мудро разъяснял содержание святоотеческого учения своими словами. Но очень часто самыми простыми словами он поучал братию находить внутренний мир и успокоение в самоиспытании и самоукорении, ибо сам опытно убедился в спасительности этих действий. И несомненно, что это вни­мание себе способствовало самому старцу в приобретении умной молитвы и созерцании Бога.

Игумен Марк, которому старец Макарий благословил обра­щаться с откровением помыслов к о. Амвросию, вспоминал: «Иногда... я заставал его лежащим на кровати и слезящим, но всегда сдержанно и едва приметно. Мне казалось, что старец Амв­росий всегда ходил пред Богом, или как бы ощущал присутствие Божие»⁶⁵.

Около этого времени духовному окормлению о. Амвросия уже были поручены монахини Борисовской пустыни Курской губер­нии. Старец Макарий знакомил его с некоторыми боголюбивыми посетителями обители, которые искали духовного окормления, и благословлял вести душеполезные беседы в хибарке, примыкаю­щей к келье старца снаружи скитской ограды, где принимался женский пол. То, что вокруг старца постепенно собирался народ, свидетельствует о том, что о. Амвросий уже возрос «в мужа со­вершенного, в меру полного возраста Христова» (Еф. 4, 13) и был способен преподать духовное утешение ищущим его. Старец о. Макарий иногда шутил, указывая на о. Амвросия, окруженно­го толпой: «Посмотрите-ка, посмотрите! Амвросий-то у меня хлеб отнимает, хлеб отнимает»⁶⁶.

Так постепенно о. Амвросий Промыслом Божиим готовился к самостоятельному старчествованию. Постоянное духовное руково­дство старца Макария, внимательное изучение святоотеческих подвижнических творений, но более всего постоянный личный подвиг молитвы и непрерывного внимания себе - подготавливали о. Амвросия к этому великому служению.

Начало старческого служения

7 сентября 1860 г. Господь благоволил отозвать из земной жиз­ни в вечное упокоение старца Макария. Казалось бы, что с кон­чиной о. Макария Оптина пустынь и ее посетители навсегда оста­нутся без духовного окормления. Но Господь не оставил жажду­щих спасения без духовного вождя. Вместо старца Макария Про­мыслом Божиим поставляется на это великое служение миру о. Амвросий. Вначале он был мало кому известен как духовный руководитель. К тому же и годами он был не стар: всего 48 лет. Поэтому, кроме тех, кому о. Макарий еще при своей жизни пору­чил обращаться к о. Амвросию, никто не пользовался его духов­ными советами. Монашествующие, а также многие из посетителей монастыря не могли сразу избрать постоянного руководителя, пе­реходя от одного иеромонаха к другому, и были «аки овцы, не имущие пастыря» (Мф. 9, 36). Но такое разделение существова­ло недолго. Не мог остаться незамеченным тот, кто имел такое же любвеобильное сердце, как и старец Макарий, кто отказался от своей воли и жил такими же стремлениями и желаниями. И неко­торые видели это. Еще в то время, когда все знающие о. Макария находились в глубокой скорби по поводу его кончины, один из его духовных сыновей - К.К. Зедергольм писал своему брату: «Досе­ле мне кажется, что с батюшкою о. Макарием скончалось все уте­шение мое. Обращаюсь к о. Амвросию, истинному ученику ба­тюшки, проникнутому его духом»⁶⁷. Господь благоволил поставить горящий светильник на подсвечнике, который бы освещал и пока­зывал путь многим блуждавшим во тьме. И действительно, этот свет настолько стал видим, что к нему начали стекаться люди со всех уголков России. Все они, обремененные тяжелым трудом над восстановлением в себе искаженного образа Божия и очищением своего сердца от страстей, нуждались в помощи более искусного и умудренного духовным опытом руководителя.

Старец Амвросий и стал таким руководителем, знатоком сокро­венных движений человеческого сердца, любвеобильным настав­ником, обладателем духовных сокровищ, которые он приобрел ве­ликими трудами.

Так исполнились слова троекуровского старца Илариона, ска­занные им двадцать один год назад Александру Гренкову, тогда еще молодому человеку: «Иди в Оптину. Ты там нужен»⁶⁸. И действительно, теперь он был крайне нужен в Оптиной пустыни, потому что никто из монашествующих в обители, кроме него, не мог стать на место о. Макария⁶⁹.

С течением времени слухи о духовной опытности и мудрости о. Амвросия все более и более распространялись, и число обра­щавшихся к нему все более возрастало. Смотревшие первоначаль­но на о. Амвросия с недоверием, стали изменять о нем свое мне­ние. Так, одна знатная женщина, бывшая духовной дочерью о. Макария, после его смерти не желала идти к о. Амвросию и иногда даже порицала его. Однажды, случайно встретившись с ним и получив духовное назидание, она была поражена этой бесе­дой и впоследствии говорила: «Я знала обоих, но чувствую, что о. Амвросий еще выше о. Макария»⁷⁰. Постепенно имя его стало известно и в богатых палатах и в бедных хижинах. Все более и более расширялся круг лиц, пользовавшихся духовными советами и руководством о. Амвросия, как среди братии обители, так и среди приезжавших в Оптину пустынь монашествующих и светских лиц. С утра до вечера он только и жил заботой о ближних. Он никогда никому не отказывал в совете и помощи. А сколько лю­дей он привел к Богу своими благодатными советами и своей сост­радательной любовью! Он жил жизнью других, радовался их ра­достями и печалился их печалями.

Отец Амвросий, как истинный пастырь, знал, что там, в ищу­щем Бога мире, много алчущих и жаждущих Христова слова, любви и веры. Поэтому он и любил этот мир и отдал ему всю свою жизнь. Все приходившие к нему: богатые и бедные, ученые и простецы - чувствовали себя пред ним только простыми смертны­ми. С особой отеческой любовью принимал старец тех, кого тер­зали горести, печали, уныние, кто стоял на распутье и не знал, ка­ким путем идти ему в жизни. Он принимал также и тех, кто был обуреваем сомнениями и жил вне спасительной ограды Христовой Церкви. С каким угнетенным душевным состоянием и с какими стонами неутолимых печалей и мук приходили к о. Амвросию лю­ди из мира! Старец с открытым сердцем выслушивал их скорби и тотчас накладывал пластырь на душевные раны, давая нужные со­веты и наставления. Он твердо верил, что все страдания мира, как бы ни были они сильны, жестоки и изощрены, не могут победить Божественной любви, в лучах которой тает и исчезает всякое стра­дание и уныние. Сколько утешения, успокоения и отрады вливали в души этих скорбящих и обремененных людей благодатные нас­тавления, беседы и молитвы любвеобильного старца! А иногда да­же от одной встречи со старцем посетители получали большую пользу для своей души. Страдание их утихало прежде, чем старец начинал говорить. Туча душевная рассеивалась, и успокоение, ка­кое-то тихое и благодатное, наполняло их души. Одаренный ду­ховным рассуждением, острой памятью и словом, отец Амвросий всякому приходящему к нему давал соответствующие наставления из Священного Писания и отеческих книг. Его беседы были пре­исполнены глубокого смирения; они согревали охладевшие сердца, открывали душевные очи, просвещали разум, призывали людей к раскаянию, душевному миру и к духовному возрождению, они по­коряли сердца людей, вселяя в них благодатный мир и тишину.

Все наставления старца Амвросия убедительно свидетельствуют о его искренней преданности делу спасения человеческих душ. Он понимал всех, кто жаждал получить слово утешения, вразумле­ния, кто алкал услышать слово о Вечной, Животворящей Правде Божественной, всех жаждущих напоял живительной водой из бла­годатного кладезя - своей богопросвещенной души. Спасая других, он и сам восходил на вершину богообщения и слушающих его возводил за собой.

Словом - вот чем служил миру старец Амвросий. Его слово го­рело огнем неотразимого благодатного убеждения; оно согревало теплотой любви каждое сердце, было чуждо холодности и внеш­ней вычурности и несло всем мир и счастье. Слово старца Амвро­сия, изображая земную жизнь как подвиг временного странство­вания на пути к вечной жизни, звало людей к жизни, к жизни ис­тинно христианской, совершенной, возвышенной, духовной. О. Амвросий отдал всего себя, все свои силы, разум, сердце и во­лю великому делу назидания и христианского руководства своих духовных чад. Все наставления, назидания и поучения старца Амвросия имели своей целью святость, отрешенность от всего мирского, земного, льстящего греховному человеческому разуму. Старец, подобно апостолам, звал всех к жизни небесной; он каж­дого призывал стяжать нетленное богатство Богосыновства, соде-латься наследником Царствия Божия по благодати усыновления. К нему могут быть приложимы слова Христа Спасителя о том, что блажен тот, кто «сотворит и научит, сей велий наречется в Царствии Небесном» (Мф. 5, 19). И, исполняя волю Небесного Учителя, старец учил людей. Учил до последней минуты своей жизни, учил ежедневно, оставляя самое малое время для отдыха и молитвы, но и в молитве он непрестанно воздыхал за своих па­сомых и о всем человечестве. Это была беспредельная любовь, го­ревшая желанием всем помочь, всех утешить, всем спастись. Эта самоотверженная любовь к людям была характерной чертой ие-росхимонаха Амвросия. Любовь побуждала его заботиться о каж­дой душе христианской, скорбящей и озлобленной. Она была «крепка, как смерть» (Песнь Песней 8, 6), ради нее он готов был терпеть тысячи раз муки рождения (Гал. 4, 19) и от которой не могли разлучить его ни холод, ни теснота, ни многие жизненные трудности (Рим. 8, 35). Эта любовь в старце достигла высоты евангельского совершенства. Она любила только «человека», и любила его во Христе. По подобию любви Первообраза она хоте­ла «всем человеком спастися и в разум истины прийти» (1 Тим. 2, 4). Подвиг его любви к ближнему изумлял его современников и волнующе захватывал и восхищал души последующих поколе­ний русских людей.

Но сам старец как будто бы не видел ни своих постоянных тру­дов, ни подвигов любви и постоянно укорял себя в «ничегонеде­лании», прося молиться о том, чтобы всеблагий Господь не вме­нил ему в вину его «неделательное глаголание»⁷¹. Глубочайшее смирение и постоянное самоукорение лежали в основе всей жизни и деятельности иеросхимонаха Амвросия. Он и подвиг старчества принял на себя, видя в этом волю Божию и нисколько не считая себя достойным этого ответственного служения.

Великое дело быть оптинским старцем, особенно после духонос-ных подвижников, известных всей России, ‑ о. Леонида и о. Мака-рия. К старцу в Оптину шли как к святому человеку, веря и наде­ясь, что получат исцеление от недугов духовных и болезней телесных.

И если о. Амвросий страшился в свое время принять диаконский сан, то как он мог не ужасаться великой и страшной ответственнос­ти перед людьми и Богом, какую налагало на него старческое зва­ние!? Он видел в себе полное бессилие и одну греховность, и толь­ко глубокая вера и надежда на милость Божию, сознание, что он лишь орудие в руках Промысла Божия, а также сознание своего пастырского долга вдохновили его на подвиг старчества.

Волю Божию - быть ему старцем - о. Амвросий впервые узрел в словах отца Макария, сказанных незадолго до его кончины: «Бу­дешь жить в хибарке по ту сторону ворот, и смотри - вот тебе мой завет: никого из приходящих не оставляй без утешения»⁷². По сми­рению о. Амвросий вступил на путь старчества, со смирением шел по нему до последних дней своей жизни. «Я грешен; неразумен и немощен душевно и телесно»⁷³, - вот что постоянно раздавалось в его сердце. Поэтому все его беседы, поучения и особенно письма проникнуты внутренним сознанием своих немощей как душевных, так и телесных. Как часто он покаянно вздыхает, что, уча других, сам он не исполняет того, чему учит! Апостольское увещание: «На­учая убо инаго, себе ли не учиши?» (Рим. 2, 21) - он всецело отно­сил к себе. Старец сам опытно прошел скорбный путь послушания и уничижения под руководством опытных старцев, прежде чем при­обрел истинное смирение. Этот личный опыт он с радостью и готов­ностью передавал другим. «Когда человек понуждает себя смирять­ся, - поучал он одну монахиню, - то Господь утешает его внутрен­не, это-то и есть та благодать, которую Бог дает смиренным»⁷⁴. Пре­подавая мудрые советы другим, старец по своему смирению сам ис­кал совета у других, не полагаясь на свой разум. По кончине стар­ца Макария, не имея к кому обратиться за советом в своей обители, о. Амвросий обращался к своему архипастырю Григорию. Когда же он узнал от достоверных людей об одном странствующем духовном старце, то постарался с ним сблизиться и затем постоянно писал к нему письма с той целью, чтобы все делать с советом другого, в чем видел выражение воли Божией, боясь поступать по своей воле⁷⁵.

Внешний образ жизни старца Амвросия и его келейное правило

Старец Амвросий каждую минуту своей жизни посвящал слу­жению ближним. И чтобы хоть немного понять это, необходимо рассмотреть образ жизни о. Амвросия.

Внешняя обстановка жизни о. Амвросия была самая скромная⁷⁶. По кончине старца Макария он перебрался в другое помещение -в домик, который находился справа от святых ворот скита, кори­дором он разделялся на две половины. В одной - келья старца, келья его послушника и маленькая кухня, в другой - приемная келья, где он принимал почетных гостей, и келья второго его пос­лушника. Вход в скит лицам женского пола был запрещен, но рас­положение домика близко около ограды дало возможность пост­роить между домом и оградой помещение с отдельным входом, позволяющим входить в эту комнату, не заходя в скит. Старец на­зывал ее «хибаркой», и служила она для приема посетительниц. Во всех перечисленных помещениях: как в домике, так и в хибар­ке - находились святые иконы. В частности, в келье старца нахо­дились: икона Нерукотворенного Образа, иконы Божией Матери «Тамбовская» - родительское благословение, «Скоропослушни-ца», «Киево-Печерская» с предстоящими преподобными Антони­ем и Феодосием и икона св. великомученика Пантелеймона. Здесь же на стенах висели портреты выдающихся духовных лиц: митро­политов Филарета Московского и Филарета Киевского, Вышенс-кого затворника епископа Феофана, Троекуровского затворника Илариона, протоиерея Феодора Александровича Голубинского, протоиерея Иоанна Ильича Сергиева; оптинских старцев: иерос-химонаха Леонида, иеросхимонаха Макария, архимандрита Мои­сея, другие портреты. Кроме койки, в келье был еще аналой в ви­де шкафчика с необходимыми книгами для вычитывания правил, а также стол- «конторка», где писарь писал диктуемые старцем письма, шкаф со святоотеческой литературой, два старинных кресла для почетных гостей и несколько стульев.

Повседневная жизнь о. Амвросия начиналась с келейного пра­вила. Старец вставал часа в четыре. По его звонку приходили ке­лейники и прочитывали утренние молитвы, двенадцать избранных псалмов и первый час. Отдохнув немного, старец слушал третий, шестой часы, изобразительные псалмы, а также канон (в зависи­мости от дня) с акафистом Спасителю или Божией Матери⁷⁷. Ве­чернее молитвенное правило состояло из малого повечерия, кано­на Ангелу Хранителю и вечерних молитв. По окончании правила старец испрашивал у предстоящих прощение⁷⁸, после чего они бра­ли у него благословение и направлялись к выходу. Как видно, правило было несколько даже меньше обычного монашеского пра­вила, но необходимо учесть, что о. Амвросий нес тяжелый крест болезней и подвиг служения народу. Целый день дверь его кельи была открыта, и сотни лиц шли к нему, чтобы получить от него духовное утешение, разрешение житейских вопросов, укрепление, вразумление, прощение грехов. И так каждый день, и не один год, а в течение более тридцати лет. Измученный, усталый, едва переводя дыхание, старец, возвратившись в свою келью, вместо отдыха слушал краткое правило. Если все это представить, то ста­нет ясно, что и это правило стоило ему больших усилий.

Тяжело заболев, о. Амвросий терпеливо нес тяжкий крест бо­лезней до самой кончины. В 1871 году из-за геморроидальных истечений старец настолько обессилел, что долгое время не мог сам переходить из кельи в келью и был вынужден передвигать­ся с помощью келейников⁷⁹. К этому еще надо добавить, что ста­рец был очень чувствителен к перемене температуры и при не­больших изменениях быстро простужался. Старец сам говорил: «Жару и холод равно не выношу. В меру только один семнадца­тый градус, а выше и ниже дурно влияет»⁸⁰. В зимнее время, не выходя из кельи, старец часто получал сильную простуду от од­ного холодного воздуха, если посетители, не обогревшись, вхо­дили к нему прямо с улицы⁸¹. Старец также страдал расстрой­ством желудка, так что даже небольшое количество пищи (обычно старец съедал не более, чем может съесть трехлетний ребе­нок)⁸² вызывало у него рвоту. В одном из писем старец писал: «Болезненные прижимки во всем теле есть и от холоду, и от не­вольного голоду. Много вещей есть, да многое нельзя есть. Сла­бый желудок и неисправные кишки не дозволяют. Впрочем, по старой привычке, я все-таки понуждаюсь есть, хотя после и при­ходится большую тяготу понесть от головной боли и от рвотной доли»⁸³. Старца мучила также испарина, по причине которой он часто менял белье и носки. В довершение всего чувствовалась постоянная слабость, невозможность хоть малое время стоять на ногах⁸⁴. Все эти недуги лишали старца возможности совершать Божественную литургию, о чем он очень скорбел. Доктора, ко­торые по просьбе лиц, любивших старца, навещали его, всегда говорили, что его болезни особенные. «Если бы вы спрашивали меня о простом больном, - говорил один из них, - я бы сказал, что остается полчаса жизни, а он, может быть, проживет и го­ды»⁸⁵. Старец существовал благодатию. Он не отказывался от медицинской помощи. У себя в келье он имел полочку, застав­ленную разными лекарствами⁸⁶, но всю надежду возлагал на Гос­пода и Его Пречистую Матерь.

Во время тяжелых болезней, по просьбе старца, в его келье слу­жились молебны перед чудотворными иконами Божией Матери, которые приносились по этому случаю из других мест. Так, в 1871 году (как уже говорилось, старец тяжело болел в этом году) из Козельска приносилась чудотворная икона Божией Матери «Ахтырская», из Мещевского Георгиевского монастыря - икона «Всех скорбящих Радосте»⁸⁷, из села Калуженки - «Калужен-ская»⁸⁸. По заказу почитателей старца на Афоне была написана и доставлена в его келью икона св. великомученика Пантелеймона⁸⁹, молитвы перед которой доставляли ему значительное облегчение. И часто болезнь старца подолгу беспокоившая его и не уступав­шая никаким врачебным средствам, в таких случаях прекраща­лась. О том, как страдал старец, видно из его слов, которые од­нажды невольно вырвались у него: «Если я скажу иногда про свое здоровье, то только часть. А если знали все, что я чувствую... Иногда так прижмет, что думаю: пришел конец»⁹⁰. Старец терпе­ливо и со смирением переносил все испытания. Часто от него мож­но было слышать: «Терпел Моисей, терпел Елисей, терпел Илия, так потерплю же и я»⁹¹.

Только в молитве старец находил утешение и поддержку своим крайне слабым силам. Но сам старец о своей молитве говорил так: «Вот в Глинской пустыни умер один старец, так у него часа три после смерти рука все перебирала четки. А я вот, грешный, и не знаю, когда только их перебирал, - добавил батюшка со вздохом и печально махнул рукой. - Я даже и в монастыре-то, пожалуй, всего только один год прожил»⁹². Но как много мы находим в его жизнеописании свидетельств горячей, слезной молитвы старца Амвросия. Например, когда в его келье отправлялся молебен с акафистом перед чтимой им келейной иконой Богоматери «Дос­тойно есть», он умиленно взирал на благодатный лик Царицы Не­бесной, и все видели, как слезы струились по его исхудалым ще­кам⁹³. Когда он молился, все лицо его преображалось, и он погру­жался в созерцание неизреченной славы небесной. Один раз ке­лейник старца, подходя к нему под благословение в конце утрен­него правила, увидел лицо старца светящимся. Позже он по сво­ей простоте спросил его: «Или вы, батюшка, видели какое виде­ние?!» Старец, не сказав ему ни слова, только слегка стукнул его по голове рукой (это было знаком особенного старческого благо­воления)⁹⁴. Старец Амвросий всегда имел особое благоговение к Божией Матери, как к единой всемощной Предстательнице и Зас­тупнице рода христианского пред Ее Сыном, Царем и Господом. Поэтому ни одного Богородичного праздника не пропускал он без того, чтобы не отправить пред Ее святой иконой келейного бдения.

Как истинный подвижник старец Амвросий всегда чувствовал потребность молитвы, ибо только в молитве он обретал необходи­мую духовную и телесную силу, нужную для его высокого стар­ческого подвига. Ни одного своего решения старец не принимал без усердной молитвы и без ясного указания Божия. Одна Ша-мординская монахиня рассказывает, что о. Амвросий назначил ей трудное послушание в трапезной. Не надеясь на свои силы, она несколько раз просила освободить ее, но старец неожиданно ска­зал: «Ведь я же не сам тебе назначил это послушание, такова во­ля Царицы Небесной»⁹⁵.

О. Амвросий, как и каждый подвижник, стремился к уединен­ной молитве. Иногда он удалялся в монастырскую дачу, находя­щуюся верстах в десяти от монастыря, а когда усердием его почи­тателей была построена отдельно стоящая лесная келия, он уез­жал туда. Там его также осаждали посетители. И только ночью, когда весь мир спит, когда спят те, которые оставили в его келье свои горести и грехи, старец Амвросий, забывая себя, протягивал к небу свои руки, в слезной молитве прося милосердного Господа о ниспослании благодатного утешения и покоя в души его духов­ных чад. И тот факт, что в Оптину к старцу из мира, забывая неудобства сложного тогда пути, съезжались представители всех ре­шительно сословий, свидетельствует, что молитва старца всегда была слышима.

Дары благодати

И только при таком духовном состоянии, которое воспитывает­ся в человеке непрерывной внутренней борьбой, самоуничижени­ем, скорбями и всякого рода испытаниями, возможно получение величайшего дара благодати Божией - христианской любви, кото­рая стоит в неразрывной и глубокой связи с христианской верой и сердечной молитвой. Этими дарами был преисполнен старец Амвросий. В нем явился обильный дар духовного рассуждения, дар проникновения в души людей, дар прозорливости и дар исце­лений. Поток посетителей увеличивался с каждым днем. Для каж­дого приходящего у него находилось и ласковое слово, и мудрый совет. Незнакомых ему лиц он часто называл по имени, говорил их тайные грехи, исцелял больных от недугов прежде, чем они просили его об этом. Это сверхъестественное ведение души и за­конов ее жизни, дар проникновения в сердце человека позволяли ему безошибочно видеть нравственное состояние обращавшихся к нему, словом, читать душу ближнего. Дар рассуждения старца Амвросия проявлялся в том, что он умел сразу определить духов­ное состояние человека и дать ему самый правильный и полезный совет. Вся сила духовного руководства старца сводилась к тому, чтобы указать каждой душе путь спасения через веру во Христа Спасителя. Старец твердо верил, что первопричина всех душев­ных и телесных неустройств и болезней кроется в нарушении за­поведей Христовых, и как основное средство для выздоровления предлагал чистосердечное покаяние в грехах и приобщение Свя­тых Тайн.

Отец Амвросий обладал всеобъемлющей опытностью, широ­ким кругозором и мог дать совет по любому вопросу, не только в области духовной, но и житейской, применительно к данному лицу и данным обстоятельствам. Одному он советует, как усо­вершенствовать душ, другому, как вести хозяйство в обители, третьему - как направить дело в суде. Однажды один богатый предприниматель сказал старцу, что хочет устроить водопровод в своих обширных яблоневых садах. «Люди говорят, - начина­ет старец со своих обычных в таких случаях слов, - что вот как всего лучше...»⁹⁶. И далее подробно описывает водопровод. Впос­ледствии этот человек начинает просматривать литературу по этому вопросу и находит, что о. Амвросий описал последние изобре­тения по этой части⁹⁷.

Дар проникновения в тайники душ человеческих у старца Амв­росия удивлял многих и располагал сразу всецело отдаваться его руководству. У людей появлялась уверенность, что старец лучше их знает, в чем они нуждаются и что им полезно. Одна молодая девушка много слышала от своей сестры о святости жизни о. Амв­росия, но относилась к словам сестры с недоверием и даже с през­рением, а старца называла «лицемером». Однажды, по просьбе сестры, она поехала в Оптину пустынь. Придя к старцу на общий прием, она встала позади всех у самой двери. Отец Амвросий, вы­ходя из своей кельи, помолился, посмотрел на всех, а затем обра­щает свой взор на Веру (так звали девушку) и говорит: «Что это за великан тут стоит? А, это Вера пришла смотреть лицемера?»⁹⁸. После такого обличения ее тайных мыслей и особенно после бесе­ды со старцем она совершенно изменила свое мнение о нем, иск­ренно возлюбила его, а впоследствии поступила в Шамординскую обитель⁹⁹. Именно таким образом старец многих наставил на путь покаяния, нравственного очищения и смиренного перенесения жизненных испытаний.

Этот особенный дар прозорливости, который Господь дает не­которым праведным людям и благодаря которому праведник мо­жет предвидеть будущее и проникновенно созерцать даже сокро­венные мысли и настроения сердца человека, очень часто прояв­лялся в старце Амвросии в период его старчества. Приведем нес­колько примеров дивной прозорливости старца Амвросия. Однаж­ды одна женщина просила его благословения выдать замуж свою дочь, но старец не благословил ее и велел повременить. Через не­которое время она опять обращается к старцу с подобным вопро­сом. И снова старец велит подождать и добавляет; «У нее такой будет жених замечательный, что все позавидуют се счастью. Вот, прежде мы встретим Святую Пасху. А как на этот день солнце ве­село играет! Воспользуемся зрением этой красоты. Да не забудь же ты: припомни, посмотри!» Дождавшись Пасхи, мать с дочерью вспомнили слова старца и вышли посмотреть на восходящее солн­це. Вдруг дочь воскликнула: «Мама, мама, я вижу Господа, Воск­ресшего во славе. Я умру, умру до Вознесения!» Действительно, у нее заболели зубы, и она скончалась¹⁰⁰. Более изумительный случай о старце Амвросии повествует оптинский инок Даниил. Одна вдова была обеспокоена тем, что она часто видит своего по­койного мужа во сне, который о чем-то просит ее. Не зная, чем помочь ему, она обратилась с этим вопросом к старцу Амвросию, который после ее слов некоторое время был в задумчивости, а за­тем сказал: «Твой муж должен был деньги, - тут он назвал одно собственное имя (без отчества и фамилии), - этот долг его тяго­тит. Заплати этому человеку, и душа твоего мужа успокоится»¹⁰¹. Благоразумная женщина тщательно искала человека по имени, названному старцем. Наконец, нашла и возвратила ему долг, заня­тый мужем, после чего покойный не стал больше беспокоить ее¹⁰².

Еще один случай, свидетельствующий о прозорливости старца, произошел с иконостасным мастером, который приехал к настоя­телю получить деньги за выполненную работу. О. Амвросий под разными предлогами три дня задерживал его отъезд из обители. Мастер очень скорбел из-за этого, так как к нему на дом должны были приехать для переговоров очень выгодные заказчики, но на­рушить слово старца он не решился. Каково же было его удивле­ние, когда на другой день после его возвращения домой приезжа­ют и его заказчики, которые также задержались на три дня. Но вся сила дара прозорливости старца в этом случае открылась че­рез четыре года. Один работник этого мастера на смертном одре сознался, что он в те дни хотел убить своего хозяина, чтобы заб­рать деньги, которые он вез из Оптиной пустыни, и для этого три ночи караулил его под мостом. «Не быть бы тебе в ту пору жи­вым, да Господь за чьи-то молитвы отвел тебя от смерти без пока­яния... Прости меня, окаянного...» - это были последние слова умирающего¹⁰³"¹⁰⁴.

Провидя так ясно души своих посетителей, старец Амвросий знал и то, что приводило их к нему. Часто были такие случаи, что пришедший еще не успеет открыть свою нужду или скорбь, а ста­рец дает уже ответ. Так, например, одна монахиня написала стар­цу письмо, прося совета по некоторым вопросам. Дня через два она была у старца, и он на все пункты ее письма дал исчерпывающие ответы, вспоминая сам, что еще там написано. Монахиня ушла от старца утешенная и успокоенная, не подозревая, однако, какое чу­до прозорливости старца совершилось над ней. В октябре того же года старец скончался, и через шесть недель, при разборке его ке­лейных бумаг, нашли нераспечатанное письмо на его имя. Обрат­ный адрес свидетельствовал, что это письмо той монахини¹⁰⁵.

Трудно перечислить все случаи дивной прозорливости старца Амвросия, который стремился обратить дар, данный ему от Бога, на пользу ближних. Им он открывал волю Божию, и много есть примеров, как некоторые, не последовав его благословению, при­езжали со слезами раскаяния, так как не было удачи в их делах. Так, один козельский житель просил благословения послать своего сына в Москву на обучение. Старец дал совет отправить его учиться в Курск.

На возражения отца старец шутливо ответил; «Москва бьет с носка и колотит досками. Пусть едет в Курск»¹⁰⁶. Не послушал отец старца, послал сына в Москву. В скором времени этому юно­ше на стройке раздробило обе ноги досками, он остался на всю жизнь калекой не способным ни на какую работу. Горько плакал отец, осуждая себя за недоверие к словам старца¹⁰⁷.

К старцу обращались также многие люди, прося его исцелить их от телесных болезней. Велика была сила молитв о. Амвросия, и многочисленные примеры мгновенных исцелений свидетельству­ют об этом. Но старец по своему смирению, избегая человеческой славы, посылал больных или к святым мощам, или к чудотвор­ным иконам, а иногда просто советовал принимать какую-либо ле­карственную траву. Больные совершенно исцелялись от своих бо­лезней и, конечно, понимали что не трава им помогла, но молит­вы старца совершили чудо. Отец Амвросий по своему смирению не любил слышать, когда ему прямо говорили, что он исцелил, или даже когда его просили об этом. Одна женщина очень долго страдала болезнью горла, врачи уже были бессильны помочь ей, а болезнь все более усиливалась. Наконец, не имея возможности принимать никакой пищи, она потеряла всю надежду на свое выз­доровление и готовилась к смерти. Услышав о старце Амвросии, о его чудесах и исцелениях, она решила поехать в Оптину. Одна монахиня, сопровождавшая ее к батюшке, попросила его исцелить ей горло. Старец разгневался, что она так говорит ему, и сделал ей выговор, а больной посоветовал взять масла из лампады пред иконой Божией Матери и помазать горло. К этому добавил слова: «Царица Небесная тебя исцелит»¹⁰⁸. Все было исполнено так, как повелел старец, и женщина совершенно исцелилась от своей бо­лезни. Здесь уже действовала не человеческая мудрость или вра-чевство, но сила Божия по молитвам праведного старца.

Более яркий пример дара исцелений старца засвидетельствован над больным мальчиком, который страдал болезнью уха, головы и челюстей. Сильные боли не давали покоя ему ни днем, ни ночью. Усилия врачей были бесплодны, силы малютки постепен­но слабели, и видна была его близкая кончина. Родители поспе­шили в Оптину пустынь к старцу Амвросию, прося его помощи и молитв. Сердце любвеобильного старца было чутко и отзывчиво к скорбям другого человека. Он готов был сам страдать за людей и всеми своими силами старался помочь страждущим душам. Как всегда, так и в этот раз старец, успокаивая родителей мальчика, говорил: «Все пройдет, только молитесь»¹⁰⁹. Получив известие из дома о критическом положении их сына, отец и мать хотели тот­час отправиться в дорогу, но старец посоветовал им остаться, а на другой день, провожая их, сказал: «Не беспокойтесь и не огорчай­тесь. Поезжайте с миром. Надейтесь на милосердие Божие, и вы будете утешены. Молитесь Богу, молитесь Богу. Вы будете обра­дованы»¹¹⁰. Когда они прибыли на станцию, встречавшие сообщи­ли, что больной чувствует себя все хуже. Какова же была их ра­дость, когда, войдя в дом, они нашли своего сына на ногах! Так Господь молитвами старца Амвросия, к удивлению всех, воздвиг его от одра болезни... Это чудо многих заставило верить в благо­датную силу старческих молитв. Были еще и другие, более пора­зительные случаи, когда старец Амвросий в скорбные минуты для той или иной души являлся некоторым, совершенно не зна­ющим его людям, исцелял их от болезней или предостерегал от какой-либо опасности. Свидетельством этому служит яркий при­мер, когда старец не во сне, а наяву явился совершенно не знаю­щей его больной девушке, лежавшей в неизлечимой болезни три года. «Ты обманула угодника Божия Николая Чудотворца, -сказал он ей, обещалась съездить к нему помолиться и не испол­нила, вот и лежишь теперь. Сними мерку с твоего роста, попро­си кто бы за тебя поставил ему свечку, заказанную в твой рост. Когда сгорит эта свеча, тогда ты выздоровеешь»¹¹¹. И действи­тельно, она полностью выздоровела, когда было выполнено это требование. Позже, будучи в гостях в одном доме, она увидела портрет о. Амвросия и признала в нем того монаха, который яв­лялся ей»¹¹².

Очень часто старец Амвросий, чтобы избежать человеческой славы, скрывал дар чудотворения под видом шутки. Чаще всего это проявлялось в виде ударов по больному месту, иногда даже очень сильных. Так, например, пришел к старцу один монах с ужасной зубной болью. Проходя мимо него, старец сильно ударил его в зубы и еще весело спросил: «Ловко?» - «Ловко, батюшка, - отвечал монах при общем смехе, - да уж больно очень». И ухо­дя от старца, он заметил, что боль его прошла и в дальнейшем уже не возвращалась¹¹³. Таких примеров было множество, так что крестьянки, приходившие к старцу со своими недугами, сами не­редко наклоняли головы и говорили: «Батюшка Амвросий, побей меня, у меня голова болит»¹¹⁴. Обращались к старцу и с просьбой помочь избавиться от худых и пагубных привычек. И неизменно в таких случаях старец указывал на таинство покаяния как вер­ное средство для исцеления.

Так служил миру о. Амвросий, ущедренный от Бога многораз­личными дарованиями благодати Божией и проникнутый горячей любовью к страждущему человечеству. В жизнеописании старца Амвросия сказано, что все зафиксированные случаи его жизни, в которых проявлялись дары благодати, составляют лишь малую часть, потому что в продолжение более чем тридцатилетнего его старчествования подобные случаи повторялись едва ли не каждый день¹¹⁵.

Духовное окормление монашествующих и мирян

Иеросхимонах Амвросий безгранично любил Господа. По люб­ви к Нему он покинул мир и стал на путь нравственного соверше­нствования. Но как любовь к Богу в христианстве неразрывно связана с подвигом любви к ближнему, так и подвиг личного со­вершенствования и личного спасения у старца никогда не отделял­ся от подвига его служения миру.

Старческое служение о. Амвросия прежде всего началось с окормления братии Оптиной пустыни. Старец очень любил свою обитель и ее питомцев. Каждый из братии поверял старцу свою душу. Случалось ли какое искушение, возникало ли какое-либо недоумение или сомнение - со всем этим инок шел к старцу, все рассказывал ему и получал утешение. Если нападало на монаха уныние, отчаяние или он не мог найти места от какой-либо мыс­ли, не зная, что и делать, то шел к старцу - и получал душевный мир и покой. Помимо келейных признаний, по примеру прежних старцев, о. Амвросий делал общее исповедание помыслов и дел. Хилый и больной, выйдет старец к братии, которая после вечер­него правила сходится к его келье, сядет и начинает беседовать. Тут и идет общее, во всеуслышание, исповедание: «Я враждую на такого-то, я возгордился тем-то, я то-то помыслил, я то-то сде­лал». Тут же и прощение, тут же наставление и мир¹¹⁶.

Особенно внимателен и отечески попечителей был о. Амвросий к новопоступившим в монастырь и к новоначальным монахам. Многие из живущих в Оптиной пустыни иноков и послушников обязаны своим поступлением в монастырь именно о. Амвросию¹¹⁷.

Хотя формально в Оптиной пустыни настоятельствовал о. Иса-акий, но духовно главенствовал старец Амвросий. Он по-прежне­му оставался тем же «заштатным иеромонахом» без всяких офи­циальных прав, но без его совета не предпринималось ничего сколько-нибудь важного; он стоял во главе всего внутреннего строя обители. А в скиту на попечении старца находилось хозяй­ство и финансовые дела, потому что начальник скита иеросхимонах Анатолий, занимаясь старчеством и умной молитвой, в кото­рой, по отзыву о. Амвросия, достиг высокого совершенства, укло­нялся от хозяйственных дел скита¹¹⁸. Настоятель наряду с брати­ей смиренно подчинялся его духовному водительству, открывая перед ним свои помыслы¹¹⁹. Двери кельи и сердце старца Амвро­сия всегда были открыты для братии, каждый мог входить к нему в любое время без всякого доклада. Своим добрым влиянием как на братию обители, так и на приходящих богомольцев старец Амвросий содействовал подъему и благоустройству Оптиной пус­тыни. Взаимные отношения старца с настоятелем и братией осно­вывались на христианской любви и смирении. Старец относился к настоятелю с глубоким уважением и на более важные дела сам всегда испрашивал у него благословение. О. Амвросий никогда не настаивал на своем мнении, но только подавал мудрые советы. Поэтому настоятель добровольно подчинялся воле старца. Впос­ледствии, когда старец скончался, о. Исаакий со скорбью гово­рил: «Двадцать девять лет провел я настоятелем при старце и скорбей не видел. Теперь же, должно быть, угодно Господу посе­тить меня грешного скорбями» ¹²°.

Но служение старца не ограничивалось только монастырем. Этот подвижник, живший в маленькой келье, сумел раздвинуть ее стены на необъятные пространства. Люди всех званий и положе­ний, жители самых далеких губерний - все знали смиренного про­зорливого оптинского старца. К о. Амвросию в Оптину пустынь тянулись тысячи верующих душ. Как часто келейники о. Амвро­сия, уступая многочисленным просьбам посетителей доложить старцу о них, говорили ему: «Батюшка, вас ждут». - «Кто там?» - спросит старец. - «Московские, вяземские, тульские, бе-левские, каширские и прочие народы», - отвечают келейники¹²¹. Десятиминутного разговора со старцем ждали по несколько дней. Не хватало ямщиков для перегона между Оптиной и Калугой, а также номеров в многочисленных оптинских гостиницах¹²².

Христианское участие к людям заставляло иеросхимонаха Амв­росия открывать двери своей кельи всем, стучавшимся в нее. При­ем посетителей он начинал после утреннего чая; это было часов около девяти-десяти. Но и до этого времени старец был погружен в заботы о других. Когда старец начинал умываться, келейника­ми задавались вопросы: «Батюшка! Вот тот-то в таких-то обстоя­тельствах находится, - что ему благословите делать?» Или: «вот та-то просит благословения на такое-то дело, благословите или нет?» - и проч., и проч. Отец Амвросий успевал и свое дело де­лать и отвечать на вопросы¹²³. Во время утреннего чая старец дик­товал письма. К этому времени собиралось довольно много посе­тителей, которые, проявляя нетерпение, начинали звонить в зво­нок и стучать в дверь. Но прежде чем выйти к ним, болезненный старец нуждался в переодевании, чтобы снять потное белье и носки и надеть сухие. Старец при всяком удобном случае старался преподать назидательное слово о христианской жизни. И в дан­ный момент, подготавливаясь к выходу к посетителям, он зани­мался с кем-либо из братии, с одним или несколькими, если вел­ся общий разговор¹²⁴. Наконец, в простой одежде послушника ста­рец выходил к давно уже ожидавшим его посетителям. Жизнеопи-сатель старца Амвросия, описывая его портрет, говорит: «По ви­ду батюшка о. Амвросий был благообразный старец, немного вы­ше среднего роста и несколько от старости сутуловат. Будучи с мо л оду очень красивым..., он и в старости не потерял приятности в своем лице, несмотря на его бледность и худобу. На голове спе­реди имел небольшую лысину, которая, впрочем, нисколько его не безобразила и даже как будто шла к его лицу, а сзади несколь­ко прядей коротких темно-русых с проседью волос; на лбу две-три морщины, которые при случае совершенно сглаживались; глаза светло-карие, живые, проницательные, видящие душу насквозь; губы обыкновенные; борода довольно длинная, редкая; седая, в конце раздвоенная. Батюшку нельзя себе представить без участ­ливой улыбки, от которой становилось как-то весело и тепло, без заботливого взора, который говорил, что вот-вот он сейчас для вас придумает и скажет что-нибудь очень полезное, также трудно представить его и без того оживления во всем (в движениях, в го-

рящих глазах), с которым он вас выслушивает и по которому вы хорошо понимаете, что в эту минуту он весь вами живет и что вы ему ближе, чем сами себе» ¹²⁵.

Выйдя из кельи, старец сначала проходил по коридору, где бы­ли мужчины. Одного он на ходу благословлял, другому говорил несколько слов; с особенными же нуждами принимал в приемной келье отдельно и занимался более продолжительное время. Потом проходил в хибарку и там уже оставался надолго. Целый день о. Амвросий проводил среди народа, приходившего к нему за со­ветом и благоговевшего пред своим наставником. Делая каждому наставления соответственно его духовным нуждам и духовному развитию, он вникал в положение каждого, обращавшегося к не­му, определяя его личный характер, его склонности, и с любовию указывал лучший исход. Все уходили от него утешенными и с облегченным сердцем. Духовный опыт старца Амвросия был нас­только богат, что он как бы читал мысли приходящих к нему и часто указывал на их сокровенные тайны и в беседах прикровен-но обличал их. Однажды одна монахиня пришла к нему на испо­ведь и говорила все, что помнила. Когда она кончила, старец сам начал говорить ей все, что она забыла. Но одного греха, назван­ного батюшкой, она, по ее настойчивым уверениям, не делала. И тогда старец ответил: «Забудь об том, я так сказал» ¹²⁶. И еще не успел закончить речь, как сестра неожиданно вспомнила, что этот грех действительно был совершен ею. Пораженная, она принесла чистосердечное раскаяние¹²⁷. Если старец беседовал с кем-либо при народе, то он не имел обыкновения обличать прямо и резко, но поучал так искусно, что его обличение, несмотря на присут­ствие множества народа, понятно было только одному тому, к ко­му оно относилось. Познав на личном опыте спасительность сми­рения, старец стремился научить этому и своих духовных детей. На самый насущный вопрос каждого человека: «Как жить, чтобы спастись?» - старец давал такие шутливые ответы: «Нужно жить нелицемерно и вести себя примерно, тогда дело наше будет верно, а иначе будет скверно»¹²⁸, или «жить можно и в миру, только не на юру, а жить тихо»¹²⁹. «Мы должны, - говорил еще старец, -жить на земле так, как колесо вертится - чуть только одной точ­кой касается земли, а остальными непременно стремится вверх; а мы как заляжем на землю, так и встать не можем»¹³⁰. С первого взгляда простые и шутливые слова, но какой глубокий смысл со­держится в них. Вот как объясняет жизнеописатель иеросхимона-ха Амвросия, близко знавший его и воспринявший его дух, ответ старца на подобный вопрос: «Как жить?!!..» - «Жить - не ту­жить, никого не осуждать, никому не досаждать, и всем мое поч­тение». Если посерьезнее вникнуть в это наставление, то каждый увидит в нем глубокий смысл. «Не тужить», т. е. чтобы сердце не увлекалось неизбежными для человека скорбями и неудачами, направляясь к Единому Источнику сладости вечной - Богу, через это человек при бесчисленных и разнообразных невзгодах может успокаивать себя, мирясь с ними, или «смиряясь». «Не осуж­дать», «не досаждать». Между людьми нет ничего обыкновеннее осуждения и досаждения, этих исчадий погибельной гордости. Их одних достаточно к тому, чтобы низвести душу человека во дно адово; между тем как они большей частью и за грех не считают­ся. «Всем мое почтение», - указывает на заповедь Апостола: «Честию друг друга болыпа творяще» (Рим. 12, 10). Сводя все эти мысли к одной общей, мы видим, что в вышеприведенном изречении проповедовалось старцем, главным образом, смирение -эта основа жизни духовной, источник всех добродетелей, без ко­торого, по учению святого Иоанна Златоуста, невозможно спас­тись¹³¹. О значении смирения сам старец говорил так: «Лишь толь­ко смирится человек, как тотчас же смирение поставляет его в преддверие Царства Небесного»¹³².

О. Амвросий принимал посетителей, или беседуя с каждым в отдельности, или выходил на общее благословение, сначала к мужчинам, а затем к женщинам¹³³.

Иногда летом старец выходил к народу на воздух. Медленно шел согбенный старец вдоль жердей, которые устанавливались от крыльца и служили старцу опорой при передвижении, в то же время сдерживая народ от напора. Отец Амвросий по временам останавливался, давая ответы вопрошающим его. Тысячи всевоз­можных вопросов сыпались ему из толпы, он все выслушивал внимательно. «Батюшка, - спросит кто-нибудь, - как мне благос­ловите жить?» «Батюшка, - спрашивала другая, - куда мне бла­гословите: замуж или в монастырь?»¹³⁴ Вопросы один за другим: «Я гибну от нищеты»; «Я потеряла все, что мне было дорого в жизни. Мне незачем жить»; «Неизлечимая болезнь меня терзает. Я не могу не роптать»; «Мои дети, в которых я вложил жизнь и душу, стали мне врагами»; «Я потерял веру, я не вижу благости Божией. На моем языке одни проклятия» ¹³⁵. К кому идти, кому довериться, перед кем выплакать душу, кто снимет с человека это каменное оцепенение долговременного безысходного страдания?¹³⁶ И все приходили к старцу, как к последнему пристанищу. И сре­ди этих стремнин горя, греха и отчаяния стоял о. Амвросий и с любвеобильным сердцем врачевал всех. Сколько раз самые сложные, отчаянные и запутанные житейские вопросы он решал двумя-тремя приветливыми, полными сердечного участия совета­ми. Так, по-видимому, мимоходом решалась чья-нибудь судьба, решались важные вопросы, но всегда по благословению благо­датного старца выходило хорошо, и решение оказывалось муд­рым и правильным. Многие, имея какое-нибудь дело, желали только одного: чтобы при начале этого дела старец молча пере­крестил их.

Но не все приходили к о. Амвросию за делом. Некоторые толь­ко отнимали у него время и этим очень отягощали его. Он сам жаловался на таких посетителей в своих письмах: «Старость, слабость, бессилие, многозаботливость и многозабвение, и многие бесполезные толки не дают мне и опомниться. Один толкует, что у него слабы голова и ноги, другой жалуется, что у него скорби многи; а иной объясняет, что он находится в постоянной тревоге. А ты все это слушай, да еще ответ давай; а молчанием не отдела­ешься - обижаются и оскорбляются» ¹³⁷. И как тяжело ему было переносить ропот тех, кого он не мог по болезненности немедлен­но принять. Так, однажды истомленный старец, с потупленным взором, едва брел среди толпы народной, а вслед ему послышал­ся чей-то голос: «Этакая злоба! прошел и не взглянул»¹³⁸. «Вот так мы день за днем и живем, - писал старец в одном из пи-сем, -и несправедливыми слывем в приеме приходящих и приезжаю­щих. А виновата моя немощь и неисправность пред Богом и людьми»¹³⁹. И всегда старец не только не скорбел о своей болез­ненности, но был в веселом настроении и даже шутил. А выра­жавшие ропот вскоре начинали сожалеть о своей нетерпеливости и просили старца простить их. Старец принимал посетителей до вечера, делая небольшие перерывы на прием пищи и малый отдых. Иногда после обеда, когда старец был слаб, он принимал посетителей у себя в келье. А после вечернего правила к нему приходила монастырская братия на ежедневное исповедание помыслов.

Старец Амвросий и интеллигенция второй половины XIX века

Имя старца Амвросия было известно не только в среде простых посетителей и рядового монашества, но и среди интеллигентного общества и высшего духовенства.

Калужские епархиальные архиереи Григорий, Владимир, Анас­тасий во время поездок по епархии неизменно посещали Оптину пустынь и старца Амвросия¹⁴⁰. Для встречи владык старец одевал­ся во все монашеские одежды и при встрече всегда держался обычной своей детской простоты. Особое благоволение питал ста­рец к архиепископу Григорию, о котором отзывался: «свят и умен»¹⁴¹. Он часто к нему обращался при решении более важных вопросов относительно внешней и внутренней жизни обители. В свою очередь, владыка Григорий в некоторых случаях прямо го­ворил: «Да это уже как сам старец решит - я не беру этого на се­бя»¹⁴². Посещал старца митрополит Московский (позже Киевский) Иоанникий¹⁴³. Преосвященный Вениамин, епископ Воронежский, приезжавший в Оптину еще при жизни о. Макария, долго беседо­вал с о. Амвросием и всегда после того относился к нему с глубо­ким уважением¹⁴⁴. О. Амвросий был известен и святителю Москов­скому Филарету, который еще в 1865 году с одним бывшим в Москве оптинским монахом прислал старцу образок Нерукотво-ренного Спаса¹⁴⁵.

Кроме иерархов, о. Амвросия посещали и многие выдающиеся светские лица. Оптиной пустынью интересовались такие видные философы и писатели, как Вл. Соловьев, СП. Шевырев, И.В. и П.В. Киреевские, М.П. Погодин и другие. Они часто посещали эту обитель не из-за пустого любопытства, а с надеждой получить благословение и укрепить свои духовные силы. С благоговением эти люди изучали и описывали Оптину пустынь, так как малей­шее знакомство с жизнью и деятельностью оптинских старцев по­рождало в душе исследователей стремление глубже изучить и оп­ределить ее значение в истории Русской Церкви. Они сознавали высоту внутреннего строя Оптиной пустыни. И.В. Киреевский прямо говорит, что для ознакомления с христианством необходи­мо познакомиться с жизнью оптинских старцев¹⁴⁶.

Слушали беседы старца Амвросия и пользовались его духовны­ми советами Н.В. Гоголь, А.П. Толстой, Ф.М. Достоевский, К.Н. Леонтьев, Л.Н. Толстой. К Ф.М. Достоевскому, приезжавше­му в Оптину после смерти любимого сына, старец отнесся с уваже­нием и сказал о нем: «Это кающийся»¹⁴⁷. Иеросхимонах Иосиф пи­шет, что беседы Достоевского с иеросхимонахом Амвросием дли­лись подолгу, они говорили о многих насущных вопросах духовной жизни и спасени», написанные отчасти под впечатлением посеще­ния Достоевским Оптиной пустыни и бесед с о. Амвросием¹⁴⁸.

К.Н. Леонтьев провел под непосредственным руководством старца Амвросия последние годы своей жизни, живя рядом с Оп­тиной пустынью. За несколько дней до кончины старца он принял тайный постриг и позже переехал в Сергиев Посад, где вскоре и

Вот как отзывался о старце Амвросии Л.Н. Толстой: «Этот о. Амвросий совсем святой человек. Поговорил с ним и как-то лег­ко и отрадно стало у меня на душе. Вот когда с таким человеком говоришь, то чувствуешь близость Бога»¹⁵⁰.

По свидетельству современника, Л.Н. Толстой, следуя за дви­жениями народного духа, лично проверял факты религиозной жизни и отношения народа к своему духовному наставнику и для этого несколько раз посещал Оптину пустынь¹⁵¹. У старца Амвро­сия Толстой был трижды. Первый раз - в 1874 году, во второй раз пришел пешком в крестьянской одежде со своим конторщиком и сельским учителем в 1881 или 1882 году (расстояние между Оп­тиной пустынью и Ясной Поляной - 200 км), а в третий раз при­ехал со своей семьей в 1890 г.¹⁵².

Самую продолжительную беседу с о. Амвросием Лев Толстой имел при посещении Оптиной пустыни в третий раз. Он отправил­ся к о. Амвросию после того, как у старца побывала его семья, очень довольная и утешенная его беседой. Известно, что в этой бе­седе о. Амвросий предлагал Толстому принести публичное покая­ние в своих заблуждениях¹⁵³. Выходя из кельи, Лев Николаевич высказался о своей беседе со старцем такими словами: «Я растро­ган, я растроган»¹⁵⁴. А о. Амвросий о своей беседе с ним сказал: «При входе Толстого в мою келью я благословил его, и он поце­ловал мою руку. А когда стал прощаться, то, чтобы избежать бла­гословения, поцеловал меня в щеку. Горд очень»¹⁵⁵.

Л.Н. Толстой после кончины о. Амвросия посещал старца Ио­сифа, он также приехал в Оптину пустынь в последний год сво­ей жизни, собираясь надолго остановиться в близлежащей дерев­не. Вообще, Оптина пустынь сыграла основную роль в осозна­нии Л.Н. Толстым своих заблуждений. Это прекрасно видно из его разговора со своей сестрой - монахиней Шамординской обители.

«Сестра, - говорил Л.Н., - я был в Оптиной; как там хорошо! С какою радостию я теперь надел бы подрясник и жил бы, испол­няя самые низкие и трудные дела; но поставил бы условие - не принуждать меня молиться: этого я не могу». Сестра отвечала: «Это хорошо, брат, но и с тебя взяли бы условие - ничего не про­поведовать и не учить». «Чему учить? Там надо учиться; в каж­дом встречном насельнике я видел только учителей. Да, сестра, тяжело мне теперь. А у вас? что, как не Эдем? Я и здесь бы зат­ворился в своей храмине и готовился бы к смерти: ведь 80 лет, а умирать надо», - сказал граф. Потом, наклонив голову, он заду­мался и сидел так до тех пор, пока не напомнили ему, что он уже кончил обед.

«Ну, а видел ты наших старцев?» - спросила его сестра. «Нет», -ответил граф. Это слово «нет» было сказано, по словам сестры, таким тоном, который ясно доказывал, что он сознает свою ошиб­ку в жизни. Несомненно, что все это произошло в значительной степени под влиянием встреч с о. Амвросием.

Давая оценку посещениям писателями старца Амвросия, В.В. Розанов пишет: «Благодеяние от него духовное, да, наконец, и физическое. Все поднимаются духом, только взирая на него, как это явно записано об о. Амвросии. Самые проницательные люди посещали его: Толстой, Достоевский, Леонтьев, Вл. Соловьев, и никто не сказал ничего отрицательного. Золото прошло через огонь скептицизма и не потускнело»¹⁵⁶.

Имя старца Амвросия было известно далеко за пределами Рос­сии. Знали его и Афон, и святой Иерусалим - весь православный Восток. К старцу непосредственно или письменно обращались ли­ца других вероисповеданий. Так, в Оптину приезжал реформатс­кий суперинтендант Москвы Карл Зедергольм¹⁵⁷. А его сын Конс­тантин, учившийся в Московском университете, подолгу беседо­вал с о. Амвросием и закончил тем, что перешел в православие, а затем принял монашество под именем Климента¹⁵⁸. В жизнеописа­нии о. Амвросия приводятся имена многих лиц, которые после бе­сед со старцем приняли православие¹⁵⁹.

Чем же объяснить, что к простому, хотя и имеющему семинарс­кое образование, старцу обращались представители высокообразо­ванного общества и даже те, которых в этом обществе называли «гигантами духа и мысли»? Ответ прост; он может быть выражен словами апостола Павла: «Не аз, но благодать, яже во мне». Мно­гими подвигами о. Амвросий пред очистил свою душу, сделал ее избранным сосудом Святого Духа, Который обильно действовал через него. Эта духоносность о. Амвросия была настолько велика, что старца заметила, оценила и потянулась к нему даже интелли­генция XIX века, которая в это время нередко была слаба в вере, мучилась сомнениями, а иногда и вовсе была враждебна к Церк­ви и всему церковному¹⁶⁰. Перед многими вставали вопросы о смысле и цели жизни, и все, обращавшиеся к старцу, находили от­вет в своих сомнениях. К тому же старец имел удивительный индивидуальный подход к каждому вопрошавшему. Вот как об этом пишет писатель В. Розанов: «... некоторые... из образован­ных поступали под водительство старца. Никто их к этому не ну­дил. Они начали это, когда хотели, и оканчивали когда хотели же. Но, обыкновенно, раз обратившийся уже никогда не хотел отойти вследствие явной пользы советов, основывавшихся единственно на обстоятельствах того, кто просил совета, а не (на) настроении самого старца»¹⁶¹. По словам С. Четверикова, во второй половине XIX века иеросхимонах Амвросий явился связующим звеном меж­ду образованным обществом, народом и Церковью¹⁶².

Литературно-издательская деятельность Оптиной пустыни при старце Амвросии

Несмотря на увеличивающийся приток посетителей и болезнен­ное состояние, старец занимался и литературно-издательской дея­тельностью, начавшейся при иеросхимонахе Макарии. Но если раньше издавалась только святоотеческая аскетическая литератуpa, то при иеросхимонахе Амвросии стали издаваться еще и цер-ковно-исторические труды самой Оптиной пустыни. В 60-70-х го­дах под руководством о. Амвросия и при деятельном участии о. Климента (Зедергольма), о. Леонида (Кавелина), о. Анатолия (Зерцалова), о. Агапита и других лиц были изданы следующие книги¹⁶³:

«Сказание о жизни и подвигах старца Оптиной пустыни иеросхимонаха Макария»  (составленное архимандритом Леонидом Кавелиным);

Собрание писем о. Макария в шести томах;

Новое издание аввы Дорофея, приготовленное к печати о. Климентом и о. Антонием;

Симеона Нового Богослова - 12 слов в переводе тех же лиц;

«Жизнеописание игумена Антония» (составленное о. Кли­ментом);

Преп. отца нашего Феодора Студита огласительные поучения в русском переводе - труды о. Климента, о. Анатолия и о. Агапита;

Поучения Петра Дамаскина в переводе о. Ювеналия;

«Жизнеописание старца Леонида» (составленное о. Климентом);

«Описание Козельской Оптиной пустыни» (составленное о. Леонидом);

«Царский путь креста Господня» (в переводе о. Климента);

«Жизнеописание архимандрита Моисея» (составленное ар­химандритом Ювеналием) и другие¹⁶⁴.

Книги эти, а также изданные прежде, всегда имелись у старца Амвросия; ими он наделял более почетных посетителей обители, а прочим он раздавал мелкие брошюры, в которых старец никогда не имел недостатка. Чаще всего он раздавал следующие: «Советы ума своей душе» преп. Марка Подвижника; «О вещах, возбраня­ющих ко спасению» с душеполезными беседами старца Зосимы; Толкование на «Господи, помилуй»; «Слово о страстях и добро­детелях» преподобного Иоанна Дамаскина; «Беседа на шестой псалом» св. Анастасия Синаита¹⁶⁵.

О том значении, какое придавал старец Амвросий этим книжеч­кам, можно судить из его слов: «В них хотя кратко, но ясно и практически изложено, как должен всякий христианин евангельс­кое учение приспособлять к образу своей жизни, чтобы получить милость Божию, и наследовать вечное блаженство»¹⁶⁶. Давая оцен­ку издательской деятельности Оптиной пустыни, известный под­вижник прошлого столетия, современник старца Амвросия, епис­коп Игнатий (Брянчанинов) писал: «Все русское монашество обя­зано особенною благодарностью Оптиной пустыни за издание многих творений святых Отцов... Перевод на русский язык мона­шеских отеческих писаний, по знанию монашеской жизни, гораз­до удовлетворительнее совершается братиями обители, нежели пе­ревод их людьми, чуждыми этой жизни»¹⁶⁷.

Учреждение Шамординской общины и заботы старца о ее благоустройстве

Литературно-издательской деятельностью, духовным окормле-нием насельников и богомольцев Оптиной пустыни, огромной пе­репиской по самым разнообразным вопросам далеко еще не исчер­пывались многообразные труды старца Амвросия. С именем стар­ца-подвижника связано устройство Шамординской женской обители.

Предметом неустанных забот о. Амвросия было попечение об одиноких женщинах, проводивших благочестивую жизнь, но по своей бедности не имевших возможности поступить в монастырь, так как в то время при вступлении в монастырь нужно было ку­пить для себя келью, внести в обитель хотя бы малый вклад и со­держать себя или своими трудами, или своими средствами. В мо­настырь иногда принимали и неимущих женщин, но только в тех случаях, когда поступающие имели хорошее здоровье, при кото­ром они могли бы нести любое тяжелое монастырское послуша­ние. Женщин с плохим здоровьем не принимали ни в один монас­тырь, даже при большом взносе, из опасения, что в случае про­должительной болезни они будут тяжелым бременем для монастыря¹⁶⁸.

Старец Амвросий проявлял неустанную заботу о скорбящих и обездоленных женщинах, многие из которых не имели даже свое­го пристанища. Он всячески старался содействовать устроению женских обителей, привлекая к этому делу богатых лиц, а также и сам неусыпно вникал во все их нужды. Его заботами и указани­ями были созданы: Предтеченская женская обитель в г. Кромы Орловской губернии; в 1879 г. Ахтырская Гусеевская в Сара­товской губернии; в 70-х гг. по его благословению на средства благотворителей устроены женские общины: Козелыцанская в Полтавской губернии и Николо-Тихвинская в Воронежской¹⁶⁹.

В устройстве всех этих общин старец Амвросий принимал самое активное участие, не только давая свое благословение на основа­ние этих обителей, но и покровительствуя им, защищая перед епархиальными архиереями и членами Св. Синода от недоброже­лателей, которые иногда всячески препятствовали их устроению. Заботами старца Амвросия в Козельске был нанят особый дом для призрения душевнобольных женщин¹⁷⁰.

Устройство всех перечисленных женских обителей не могло обеспечить приют всем нуждавшимся женщинам, обращавшимся к о. Амвросию за помощью. Постепенно у старца начала созревать мысль о том, как бы создать такую обитель, где могли бы прию­титься и жить благочестиво многие обездоленные женщины. Ста­рец Амвросий всей душой стремился к осуществлению заветного замысла, но как истинный последователь Христа он был далек от самочинных начинаний и ждал, когда Сам Господь благословит привести в исполнение намеченный план. Вскоре Промыслом Бо-жиим все обстоятельства стали складываться так, что воистину ис­полнились над старцем слова псалмопевца: «Волю боящихся Его сотворит, и молитву их услышит» (Пс. 144, 19). Один состоятель­ный человек, почитатель о. Амвросия, живший в Москве, поже­лал иметь дачу поближе к Оптиной пустыни. Он попросил иерос-химонаха Амвросия найти и купить для него имение, что вскоре и было исполнено. В двенадцати километрах от Оптиной пустыни по Калужской дороге стояла деревня Шамордино, около которой находилось небольшое имение, состоящее из одного домика и двухсот десятин земли. Престарелый владелец имения согласился продать его при условии, чтобы ему дали дожить последние дни его жизни в монастырской гостинице.

Этому помещику перед тем, как он продал свое хозяйство, бы­ло замечательное видение. Выйдя однажды из дома, он увидел над своим имением церковь, стоящую на облаках¹⁷¹. Это видение впоследствии сбылось: здесь была построена первая церковь Ша­мординской общины.

Вскоре имение было приобретено. По благословению старца Амвросия, деньги за имение уплатила одна монахиня по имени Амвросия, которая имела раньше большое состояние, а после при­нятия монашества жила с двумя внучками-малютками при Опти-ной пустыни в отдельном корпусе. Тот, для кого была произведе­на покупка, отказался от своего намерения переехать в приобре­тенное имение, поэтому старец благословил монахине Амвросии оставить его за собой для ее внучек. Через год после этого нача­лась постройка нового дома. Старец настоял, чтобы в плане были предусмотрены кельи для послушниц матушки Амвросии, бывших ее крепостных. Он также благословил, чтобы большой зал зани­мал восточную часть строящегося здания, хотя такое расположе­ние не нравилось монахине Амвросии, и она была этим очень не довольна. Не раз впоследствии о. Амвросий вспоминал, как ма­тушка Амвросия скорбела, что его план не согласен был с ее же­ланием. «Она строила детям дом, - говорил он, - а нам нужна церковь»¹⁷².¹⁷³

Так в этом проявилась дивная прозорливость старца Амвросия, ибо такая распланировка позволила впоследствии из выстроенно­го дома быстро сделать храм. Еще за семь лет до смерти девочек старец предсказывал: «Дети жить не будут; а на место их в име­нии будут за них молитвенницы»¹

Затем, по совету старца, мать Амвросия купила для своих вну­чек еще близлежащие дачи в селах Руднево, Преображенское и Акатово, а также определила им небольшую часть капитала. В за­вещании, по благословению о. Амвросия, она поставила условие, чтобы, в случае неожиданной кончины ее внучек, в этом имении была устроена женская община, а дачи и капитал послужили к устроению этой общины¹⁷⁴.

23 марта 1881 г. умерла мать Амвросия¹⁷⁵, а в июне 1883 г. поч­ти одновременно скончались обе девочки¹⁷⁶.

Так по Промыслу Божию все способствовало созданию женской общины. Перед старцем Амвросием открылось широкое поле дея­тельности. Он принимал самое живое участие в устройстве новой обители. Еще до ее официального открытия стали строиться один корпус за другим, но желавших поступить в общину было так много, что этих помещений оказывалось недостаточно.

Первыми насельницами стали уже жившие здесь сестры-пос­лушницы, находившиеся ранее при монахине Амвросии. Чаще всего старец принимал в устрояемую им общину вдов и сирот, на­ходившихся в крайней бедности, а также всех страдающих какой-либо болезнью и не могущих найти в жизни ни утешения, ни пристанища. Но приходили сюда также и молодые курсистки, искавшие смысл жизни, а более всего просились в общину простые крестьянки. Все они составили одну тесную семью, объединенную любовью к своему старцу, который собрал их и который так же горячо и отечески любил их.

том, как община по благословению старца наполнялась насельницами, прекрасно рассказал писатель Ф.П.Ч. Он пишет, как вмес­те с подругами пришла «посмотреть» старца светская девушка. Че­рез минуту ее сердце согревается, и она не хочет отходить от о. Амв­росия. «Ступай в Шамордино», - говорит старец, и девушка едет в общину. Полная гнева, с решительным требованием вернуть дочь приезжает мать этой девушки. Старец усаживает ее и начинает бе­седовать. Через минуту она просит позволения просто увидеть дочь. «Кто же вам мешает, - отвечает старец, - пожалуйте в Шаморди­но». Мать отправляется в Шамордино и, хотя ужасается, встретив свою дочь, подметающую двор, однако через некоторое время сама остается в общине. «Отец родной!» - взывает страдалец, которого по внешнему виду трудно признать человеком. Старец благослов­ляет его и спрашивает: «Что тебе?» И через некоторое время гово­рит: «Ступай в Шамордино» (там устроена богадельня). Приносят грязного, полунагого, покрытого лохмотьями и сыпью от нечисто­ты и истощения ребенка. «Возьмите его в Шамордино», - распоря­жается старец (там приют для беднейших девочек)¹⁷⁷.

Здесь не спрашивали, способен ли человек доставить выгоду монастырю. Здесь видели, что человеческая душа страдает, что иному голову некуда приклонить, - и всех принимали, всех успо­каивали. Первой настоятельницей общины о. Амвросий избрал свою духовную дочь Софью Михайловну Астафьеву, которая бы­ла самой преданной и деятельной его помощницей. Она принима­ла живое участие в устройстве юной общины. 4 сентября 1884 г. старец Амвросий постриг ее в монашество и ходатайствовал перед архиереем о том, чтобы утвердить монахиню Софию настоятель­ницей нововозникшей обители¹⁷⁸.

октября 1884 г., в день праздника Покрова Божией Матери, в обители была освящена домовая церковь во имя Казанской ико­ны Божией Матери¹⁷⁹, по имени которой и сама обитель стала на­зываться Казанской. Местночтимая Казанская икона была глав­ной святыней храма. Так день освящения храма стал днем осно­вания общины. Но сам старец на открытии общины не присутство­вал. Затворившись у себя в келье, он целый день провел в усилен­ной молитве¹⁸⁰.

Вновь открытая обитель, насчитывавшая уже около 70-ти сес­тер, стала очень быстро расти. Производились новые постройки.

Дело требовало огромных забот и средств. Все эти попечения лег­ли на престарелого и болезненного старца, который всей душой отдавался этому делу. Сама м. София, став настоятельницей, то­же неустанно трудилась с утра до вечера, руководя всеми монас­тырскими работами, а также строго следя за внутренней жизнью сестер. Помимо выполнения основных монастырских обязаннос­тей, она нередко совершала поездки по делам обители в Москву, в Калугу и в другие города. Все это, вместе взятое, очень скоро сломило ее силы, и она на третьем году своей настоятельской де­ятельности, 24 января 1888 г. уснула вечным сном праведницы. Старец Амвросий часто говорил о ней, что она «обрела милость у Господа»¹⁸¹. После кончины настоятельницы Софии, старец Амвросий избрал ей преемницу, способную возглавить молодую обитель и поддержать дух осиротевших сестер. По его указанию управление обителью было поручено монахине Белевского Крес-товоздвиженского монастыря Евфросинии (Розовой), которая также была одной из преданнейших послушниц старца¹⁸².

Заботами, трудами и молитвами о. Амвросия и новой настоя­тельницы обитель постоянно росла, строительство не прекраща­лось, но столько было поступающих, что мест для них все еще не­доставало. А старец принимал всех приходивших к нему. Громад­ные постройки требовали и больших расходов, а иногда наличны­ми оставалось несколько рублей. Но велика была вера старца и упование его на милость Божию. Не раз старцу говорили: «Батюшка, что же вы все больных и убогих принимаете, а чем со­держать их будете?» Батюшка на это отвечал: «Да на больных да на убогих мне Бог больше посылает, а на здоровых и вовсе ниче­го не дает»¹⁸³.

Для непосредственного наблюдения за хозяйством основанной обители старец Амвросий приезжал ежегодно в Шамордино. Вре­мя пребывания старца в обители для сестер считалось светлым праздником. Все с любовью встречали дорогого батюшку и неотс­тупно сопровождали его, когда он осматривал обитель. Можно представить себе, что переживали сестры, беседуя со старцем, ес­ли они считали за счастье даже перенести шарф или другую ба­тюшкину вещь¹⁸⁴. Во время пребывания в обители старец посещал все корпуса, кельи, объезжал постройки и делал соответствующие указания. По-прежнему его осаждали многочисленные посетите­ли, которым старец уделял все свободное время и для приема ко­торых построили в Шамордино специальную «хибарку».

Но не только женская община была заботой старца Амвросия. Приходит к нему как-то незнакомый человек из Сибири, отдает ему свою маленькую дочь и говорит: «Возьмите, у нее нет мате­ри»¹⁸⁵. Этот случай побудил старца устроить при Шамординской обители детский приют, в котором скоро собралось около пяти­десяти девочек. Когда старец приезжал в Шамордино, приют он посещал одним из первых. Малютки приветствовали своего по­кровителя пением разных молитв и духовных стишков. Свидете­ли рассказывали, что нельзя было без волнения следить за стар­цем в эти минуты. Серьезно и задумчиво слушал он эти детские моления, и часто крупные слезы катились по его впалым морщи­нистым щекам¹⁸⁶. Проведя несколько дней в обители, духовно на­питав ее насельниц, о. Амвросий возвращался в Оптину. Все сестры всегда с большой скорбью провожали своего духовного отца.

Последние дни жизни и блаженная кончина старца Амвросия

В начале июля 1890 года старец Амвросий уехал в Шамордино, предполагая пробыть там не более десяти дней¹⁸⁷. Как в каждый свой приезд в эту обитель, так и в этот раз о. Амвросий посетил постройки, ездил на монастырскую дачу в село Руднево, беседо­вал с настоятельницей и сестрами. Пробыв в Шамордино более двух недель, старец стал собираться обратно в Оптину. Был наз­начен день отъезда. В назначенный день все сестры собрались около кельи, где находился старец, желая проводить его. Была уже подана карета и уложены в нее вещи батюшки. Все с нетер­пением ожидали старца, желая принять от него последнее благо­словение, но он все не выходил. День уже начал клониться к ве­черу. Карету отправили назад, объявили сестрам, что батюшка плохо себя чувствует и отложил свой отъезд. Перед самым отъез­дом о. Амвросий почувствовал такую слабость, что не имел сил отправиться в путь. Отдохнув за ночь, он на следующий день ду­мал покинуть Шамордино, но опять почувствовал себя плохо и не смог уехать. Через несколько дней, в течение которых он по-прежнему принимал посетителей и занимался монастырскими де­лами, о. Амвросий хотел опять уехать, но та же слабость и в тре­тий день не позволила ему осуществить это намерение.

Уразумев после троекратных неудавшихся попыток волю Бо-жию пребывать ему в этой обители, старец уже более не пытался уехать из Шамордино. В Оптину он написал: «Я задержался здесь по особому промышлению Божию, - а зачем, - это означится после»¹⁸⁸.

Шли дни за днями. Прошла осень, наступала зима, а старец все жил в Шамордино. Много было различных толков среди его по­читателей о причине его задержки. Многие осуждали его; но не­сомненно, что в это время старец был больше нужен Шамордин-ской обители, чем Оптиной. Молодая, еще не устроенная в духов­ном и хозяйственном отношении Шамординская обитель нужда­лась в постоянном окормлении старца, и он отдал ей последние дни своей жизни.

С переселением старца Амвросия в Шамордино весь многочис­ленный поток посетителей направился в эту обитель. Посещая старца, многие влиятельные люди познакомились с Шамординс-кой обителью и, видя любовь старца к ней, из уважения к отцу Амвросию сами становились усердными благотворителями обите­ли, что крайне необходимо было для ее дальнейшего существова­ния. Всю зиму старец ежедневно принимал посетителей, но замет­но было, что он постепенно слабел. Часто к вечеру он приходил в полное изнеможение и терял совершенно голос. В воскресные и праздничные дни в келье старца совершали «бдения», для чего специально приезжал иеромонах из Оптиной пустыни. Первое время, когда батюшка имел больше сил, он сам во время бдения делал возгласы и читал Евангелие. Когда наступало время чтения Евангелия, все присутствовавшие (несколько сестер и немногие из приезжих) подвигались к дверям батюшкиной кельи и обраща­лись в слух и внимание. Старец выходил своей торопливой поход­кой к аналою и тихим старческим голосом читал Евангелие. Его чтение производило на всех глубокое впечатление. Один из оче­видцев пишет: «Какая это была торжественная минута: седой, сог­бенный старец - живой проповедник Евангелия, и слова, им про­износимые, становились как бы живыми, росли... и наполняли со­бой всю душу!..»¹⁸⁹.

Живя в Шамордино, о. Амвросий причащался один раз в две недели.

Особым торжеством для Шамординской обители в зиму 1890 года было 7 декабря - День ангела их любимого старца. Храм к этому дню был убран по-праздничному. Из Оптиной пустыни при­ехали архимандрит Исаакий со старшей братией поздравить с днем тезоименитства своего духовного отца. Были совершены тор­жественное бдение, Божественная литургия и молебен с многоле­тием имениннику. Вся многочисленная шамординская семья пришла поздравить старца. Многие сестры приготовили ему по­дарки: кто икону, кто четки, кто связал какую-нибудь вещь. Ба­тюшка был очень растроган единодушным выражением любви, всех благодарил, но был несколько смущен таким торжеством и даже сказал о. Исаакию: «Уж... очень много параду сделали»¹⁹⁰. Шла зима. Сестры ежедневно назидались душеспасительным словом батюшки. Сам же он постепенно таял и все чаще стал прикровенно говорить окружающим о своей смерти. Когда на Но­вый год все сестры пришли к о. Амвросию поздравить его и полу­чить благословение, он вышел к ним, благословил всех, затем сел на диван и очень серьезно произнес начало стихотворения: «Ле­бедь на водах Меандра песнь последнюю поет...» И затем при­бавил: «Лебедь на водах Шамордиандра песнь последнюю по­ет»¹⁹¹. При этом старец пояснил, что лебедь поет свою песнь толь­ко однажды, перед смертью. Все сестры были опечалены этими словами, но вскоре они забылись, потому что жизнь текла своим обычным порядком; старец, хотя и был слаб, но продолжал при­нимать посетителей.

Спокойно, в обычных иноческих трудах прошел Великий пост. С особой радостью шамординские сестры встретили Святую Пас­ху; их любимый старец был с ними. Всю Светлую седмицу сест­ры пели в келье у старца утреню, часы и вечерню. Батюшка сам пел вместе с певчими, младенческая радость сияла на его лице. В пятницу на Светлой седмице, благодаря сестер за то утешение, ко­торое они ему доставили, о. Амвросий ласково сказал им: «Спа­си, Господи, - а потом прибавил, - будете вы вспоминать эту Святую»¹⁹². Сестры не придали особого значения этим словам, и только через год, когда в этот же день отмечалась полугодичная память со дня кончины старца, им стал понятен смысл его слов.

Когда наступила теплая погода, о. Амвросий неоднократно вы­езжал на место строительства жилых корпусов и детского прию­та. Ни один важный вопрос хозяйственной, дисциплинарной и ду­ховной жизни не решался в это время без совета мудрого старца. Непрестанные заботы лишали о. Амвросися последних сил. Мно­гие из его близких говорили, что ему нужен полный покой и от­дых, но старец на это отвечал со свойственным ему юмором, что покой для человека настанет только тогда, когда пропоют над ним: «Со святыми упокой»¹⁹³. Часто старец был настолько слаб, что не мог принимать многочисленных посетителей и, зная, что на него обижаются те, кто долго не мог попасть на прием к нему, го­ворил: «Ведь не верят, что я слаб, а ропщут»¹⁹⁴.

В течение всего лета в Шамординскую обитель приходили слу­хи, что новый Калужский архиерей, Преосвященный Виталий со­бирается посетить их обитель. Приезд владыки вызывал у многих опасения, так как было известно, что Преосвященный был недо­волен столь долгим пребыванием о. Амвросия в Шамордино. Сестры спрашивали с тревогой батюшку, как встретить им влады­ку? На это старец, ободряя их, полушутя говорил: «Не мы его, а он нас будет встречать, а мы ему «аллилуйя» пропоем»¹⁹⁵. Когда в другой раз сестры сказали о. Амвросию, что владыка хочет с ним о многом поговорить, он ответил: «Мы с ним потихоньку бу­дем говорить, никто не услышит»¹⁹⁶. Эти слова вызывали недоуме­ние у сестер и были поняты ими, лишь когда наступили для оби­тели дни печали...

Наступила осень 1891 года. 21 сентября, в субботу, как всегда, приехал иеромонах из Оптиной для совершения бдения в келье батюшки, но в этот день старец настолько ослаб, что не смог слу­шать службу, у него появился озноб. Тревожная весть, подобно молнии, облетела обитель и встревожила всех. «Батюшка захво­рал», - передавали друг другу с трепетом сестры. Все понимали, что для старца, истощенного многими трудами, любая болезнь мо­жет быть очень опасна. Никто не хотел думать, что началась бо­лезнь, которая сведет старца в могилу, но это было так. На сле­дующий день у отца Амвросия заболели уши, в течение несколь­ких дней боль усиливалась, и он почти совершенно потерял слух.

В эти дни старец сказал одной из прислуживающих ему сестер, что «это последнее испытание»¹⁹⁷. Болезнь постепенно прогресси­ровала; к боли в ушах прибавилась еще боль в голове и во всем теле. Встревоженная настоятельница послала телеграмму в Моск­ву, прося срочно приехать к больному старцу известного опытно­го врача. 27 сентября нарыв в ухе о. Амвросия прорвался, и боль стала утихать. Вечером приехал доктор и успокоил всех, сказав, что болезнь не опасная. Старец действительно стал видимо поп­равляться и даже принимал некоторых посетителей. Однако ко всеобщему огорчению, 4 октября головные боли у старца усили­лись, а к вечеру поднялся жар. Все следующие дни старец нахо­дился в лихорадочном состоянии, иногда от сильного жара погру­жался в забытье. В редкие промежутки, когда о. Амвросию стано­вилось лучше, он делал распоряжения по обители, призывал не­которых лиц и беседовал с ними.

В эти дни опять проявилась прозорливость старца. Большая толпа его почитателей с утра до вечера стояла у его крыльца, хо­тя по состоянию здоровья он никого не мог принимать. Но однаж­ды старец вдруг проговорил вслух: «Кто это опять там просится в монастырь?» В келье никого из посторонних не было, и старца пытались успокоить, что никто не просится. Через несколько ми­нут болящий опять, но уже с гневом произнес: «Да что же мне не скажут, кто это еще просится в монастырь?»¹⁹⁸. После этих слов келейник вышел на крыльцо, недоумевая, как ему узнать, кто из многочисленной толпы желает поступить в обитель. Когда келей­ник появился на крыльце, к нему обратился молодой человек, же­лавший спросить у о. Амвросия, в какой монастырь благословит он его поступить. Вопрошавший был некогда послушником в Оп-тиной пустыни, затем ушел на Афон, но и там не смог ужиться; но душа его тосковала в мире, и он решил с благословения о. Амвросия опять поступить в какую-либо обитель. Келейник пе­редал просьбу вопрошавшего. Батюшка пригласил его к себе, бла­гословил и велел поступить в известную по высоте и строгости ду­ховной жизни Глинскую пустынь. Восьмого числа усилился жар, который временами сменялся ознобом, временами больной бредил и впадал в забытье. Из скита были вызваны о. Анатолий (скито-начальник) и о. Иосиф (старший келейник о. Амвросия). Весь день батюшка был без сознания. Жар доходил до сорока граду­сов. К вечеру было решено совершить над болящим таинство Еле­освящения, но он был настолько слаб, что окружающие думали, что он умирает, и о. Иосиф прочитал отходную; а затем было со­вершено елеосвящение. Все время совершения таинства о. Амвросий был без сознания. После 12 часов жар стал постепенно спадать, и больной пришел в сознание. Девятого числа в шесть ча­сов утра старец-страдалец с большим трудом причастился Св. Тайн. В этот день он не терял сознания, но был очень слаб. Ког­да к нему подошла матушка Евфросиния, он ласково посмотрел на нее и тихо произнес: «Плохо, мать»¹⁹⁹.

В этот день к умирающему приезжал проститься настоятель Оп-тиной пустыни о. Исаакий. Войдя к нему, он был поражен его из­можденным видом и заплакал от жалости. В это время старец уже не мог говорить, но он узнал отца настоятеля. Устремив на него глубокий пристальный взгляд, он поднял руку и снял шапочку -этим он выразил свое последнее приветствие своему горячо люби­мому настоятелю.

Очевидец последних часов жизни старца Амвросия рассказыва­ет, что в последнюю ночь старец заметно шептал молитву вплоть до утра; в три часа утра жар начал спадать, но вместе с тем пос­ледние силы начали оставлять старца. Его взор начал останавли­ваться на какой-либо точке, губы перестали шевелиться, пульс ста­новился слабее. В одиннадцать часов прочитали отходную молит­ву. Через несколько минут началась агония: ноги вытянулись, при­сутствующие могли заметить, что старец быстро взглянул налево и быстро же отвернулся, страдальчески скосив лицо как бы от испу­га или острой боли. Правой рукой он будто отмахнулся, бросив ее к левому плечу, и, повернув голову вправо, просиял, лицо освети­лось, и он чуть-чуть улыбнулся²⁰⁰. Лицо старца начало покрывать­ся мертвенной бледностью - старец умирал. Дыхание становилось все реже и реже. Вскоре он сильно вдохнул воздух; через несколь­ко минут вдох повторился, после этого батюшка поднял правую руку, слабо перекрестился и вдохнул в третий и последний раз²⁰¹. Душа великого старца-подвижника оставила его многострадальное тело. Все присутствующие в священном трепете стояли вокруг од­ра своего духовного отца, никто не решался нарушить священную тишину, во время которой произошла тайна разлучения души с те­лом; все молчали, а «святая душа его была уже далеко: она тихо отлетела в иной мир и предстала престолу Всевышнего, в сиянии той любви, которой он полон был на земле»²⁰².

Через несколько мгновений после кончины батюшки вся оби­тель погрузилась во всеобщий стон. Невозможно словом описать горе сестер, для которых старец Амвросий был единственной опо­рой в их тяжелой земной участи.

В этот же день было разослано множество телеграмм во все кон­цы России с извещением о кончине старца. Была послана телеграмма и Калужскому епископу Виталию, но она застала его уже на дороге в Шамординскую обитель. Владыка выехал из Калуги в половине двенадцатого, в то самое время, когда скончался старец. Узнав о смерти о. Амвросия, Преосвященный произнес: «Те­перь я вижу, что это старец меня пригласил на отпевание; прос­тых иеромонахов не отпевают епископы, но этот старец так велик, что его непременно должен отпевать епископ. Меня доктора от­пустили с условием, чтоб я нигде не служил, но я считаю обязан­ностью отпевать старца»²⁰³.

Сразу же после кончины старца в соседней комнате сестры на­чали читать попеременно псалтирь по усопшему. 11 октября в Шамординской обители, Оптиной пустыни и многих других мес­тах были отслужены заупокойные литургии. После литургии на­чалось непрерывное служение панихид, во время которых неп­рестанно прибывавшие почитатели старца изливали горячие мо­литвы об упокоении его души и в этом находили облегчение сво­ему безутешному горю. Панихиды большей частью служили представители белого духовенства, съехавшиеся из окрестных сел и городов. Они считали за честь отслужить панихиду по великом старце. Белевскии женский монастырь прислал свой хор певчих. Уставших шамординских певчих сменяли белевские, затем пели воспитанницы приюта, пели оптинские монахи, пели, наконец, все, кто мог петь, и как придется, потому что все-таки не хвата­ло сил служить все панихиды. В два часа дня гроб с телом по­чившего старца был перенесен из настоятельского корпуса в храм. Народ нескончаемой вереницей стал подходить к гробу и, прощаясь с великим печальником, воздавал ему последнее цело­вание. Многие приносили своих детей и прикладывали их ко гро­бу. Приносили также платки, куски холста и разные вещи, прик­ладывали их к телу праведника и, как великую святыню, уноси­ли обратно.

Отпевание было назначено на 13 октября. К этому дню в оби­тель съехалось множество почитателей старца. Приехали многие настоятели и настоятельницы соседних монастырей, иеромонахи и священники соседних обителей и приходов, большинство из них были учениками и ученицами покойного. В этот же день утром прибыл для совершения отпевания епископ Виталий. Он вошел в храм неожиданно. В это время совершалась очередная панихида и пели «аллилуйя» (по окончании «Благословен еси Господи»). Так исполнилось пророческое слово о. Амвросия, что при встрече архиерея сестры споют ему «аллилуйя».

Преосвященный Виталий отслужил в этот день в храме обите­ли заупокойную литургию в сослужении многочисленного духове­нства. После запричастного стиха студент Московской Духовной академии иеромонах Григорий (Борисоглебский) произнес прост­ранное слово, в котором он прекрасно рассказал о значении стар­ца Амвросия для русского монашества и всего русского народа. Несколько раз вдохновенные слова молодого проповедника заглу­шались рыданиями присутствовавших в храме.

После литургии епископ Виталий в сослужении тридцати свя­щеннослужителей совершил чин отпевания.

Необыкновенное впечатление оставило в душах всех присут­ствующих это отпевание. Все священнослужители были в белых одеяниях, величественно пел архиерейский хор, и ему проникно­венно вторил сонм духовенства: «Упокой, Господи, душу усопше­го раба Твоего». Перед пением кондака «Со святыми упокой...» студент Московской Духовной Академии иеромонах Трифон (впоследствии митрополит Дмитровский) произнес краткое, но глубоко прочувствованное слово. После окончания отпевания ду­ховенство, а затем опять множество народа стали прощаться с по­койным. В это время настоятельница в своих покоях предложила гостям поминальный обед, за которым присутствовало около 500 человек. Во время обеда произошел случай, который еще раз по­казал всем прозорливость старца. Среди обедающих была одна молодая чета, которая не имела детей и очень скорбела об этом. Еще при жизни старца Амвросия супруги просили его, чтобы он благословил им взять ребенка на воспитание. Батюшка ответил, что через год он пришлет им на воспитание девочку. И вот теперь, через год, они сидели за поминальным столом и скорбели не толь­ко о том, что нет уже старца в живых, но и о том, что он не ус­пел исполнить своего обещания. В это время разнесся слух, что на лестнице настоятельских покоев найдена покинутая неизвестно кем младенец-девочка. Услыхав об этом, супруги сразу же объя­вили, что берут эту девочку себе на воспитание как обещанный дар от старца Амвросия.

14 октября после заупокойной литургии гроб с телом старца был поднят сестрами обители, обнесен вокруг храма, и многочис­ленная процессия направилась к воротам обители. Старец возвра­щался в свою обитель - Оптину пустынь. Тяжело было сестрам расставаться со своим аввою. Они желали похоронить старца в своей обители, чтобы иметь возможность в любое время на его мо­гилке изливать свои скорби. Но оптинские монахи также требовали, чтобы старец был погребен в их обители. Удивительно, что старец предвидел такой ход событий и еще незадолго до своей кончины говорил в шутливом тоне окружавшим его шамординским сестрам: «Смотрите, идет осень: и там и сям достанется - и уткам и гусям. Гуси потащат, а утки поплачут»²⁰⁴. И действитель­но, не имея возможности переубедить шамординских сестер, бра­тия Оптиной пустыни обратилась за разрешением этого вопроса в Св. Синод, который распорядился похоронить старца в Оптиной пустыни, рядом с могилой его учителя о. Макария. «Настала ужасная, тяжелая минута, - пишет один из очевидцев, - дорогой, любвеобильный батюшка навсегда покидал свое любимое детище, на которое столько сил и труда было им положено. Его Шамор­дино видело в нем свое основание... С отчаянным взором следили сестры за удаляющимся от их пределов гробом»²⁰⁵. Торжественно и необычайно умилительно происходило перенесение гроба с те­лом старца Амвросия. Похоронное шествие растянулось на целую версту. Множество народа окружало гроб. Сестры, оптинские иноки и монахи попеременно несли на руках носилки с гробом; хоругви, зажженные свечи, колокольный звон, с которым встре­чали процессию в каждом селе, - все это напоминало скорее пе­ренесение мощей, чем обычное погребение²⁰⁶. В селах, через кото­рые проходила похоронная процессия, священнослужители в облачениях в преднесении хоругвей встречали гроб старца; около храмов делали краткие остановки и служили литии.

В течение семи часов продолжалось перенесение тела почивше­го старца. Все это время погода была самая ненастная, почти неп­рерывно шел дождь и дул сильный ветер. Замечательно, что в те­чение всего времени перенесения тела старца из Шамордино в Оп-тину свечи у гроба ни разу не погасли, и даже не слышно было обычного треска, который бывает, когда капельки воды попадают на фитиль горящей свечи. При жизни своей старец Амвросий был светильником, который в течение всей своей долгой жизни в лю­бых жизненных условиях ярко светил светом своих добродетелей истомившемуся от греховной жизни человечеству, и вот теперь, когда его не стало, Господь горением свечей в ненастную дождли­вую погоду засвидетельствовал всем еще раз о святости его жизни.

Недалеко от Оптиной пустыни похоронную процессию встре­тило все духовенство города Козельска с именитыми граждана­ми и множеством народа, и все влились в общее шествие. Около пяти часов вечера величественная процессия подошла к Оптиной пустыни. Большой оптинский колокол своим густым, плавным, исполненным траура звоном возвестил оптинцам о приближении их старца, более пятидесяти лет подвизавшегося в этой обители. Навстречу похоронной процессии из ворот обители вышло все многочисленное оптинское братство во главе с двумя архиманд­ритами, игуменами, иеромонахами и приезжим белым духовен­ством. Все священнослужители были в облачениях. Братия нес­ли множество хоругвей и икон. Все это встречное шествие по­дошло к реке Жиздре и остановилось у моста, специально воз­веденного к этому дню. Около моста две процессии слились в од­ну, и все направились к монастырским воротам. «Величествен­ное было зрелище, - пишет архимандрит Агапит (очевидец), -когда перенесенный через мост гроб старца внесен был в ряды многочисленного сонма священнослужителей в блестящих обла­чениях, и несметные толпы народа с той и другой стороны сое­динились вместе. Похоронный перезвон колоколов, пение пев­чих, развевающиеся хоругви, и это необозримое множество на­рода и впереди и сзади далеко, далеко за рекой, и наконец, этот бедный гроб, к которому устремлены слезные взоры всех прису­тствующих, к которому неслись со всех сторон сердечные вздо­хи, - все это поражало сердца всех, собравшихся отдать послед­ний долг старцу»²⁰⁷.

Через северные врата гроб был внесен в обитель и затем в хо­лодный Введенский собор, который был украшен по-празднично­му и блистал от множества зажженных свечей и паникадил.

После того, как гроб был установлен на середине храма, отец настоятель с несколькими парами иеромонахов отслужил панихи­ду. В это время в теплом Казанском храме началось торжествен­ное заупокойное всенощное бдение. Всю ночь во Введенском хра­ме служили панихиды, и народ во множестве стоял при гробе старца.

На следующий день, 15 октября, гроб был перенесен в Казанс­кий храм. В 9 часов Преосвященный епископ Виталий в сослуже-нии старшей братии обители совершил Божественную литургию, в конце которой он произнес исполненную глубокой скорби о по­чившем старце речь. После литургии владыка в сослужении соро­ка священнослужителей отслужил панихиду. После 9-ой песни ка­нона иеромонах Григорий (Борисоглебский), по благословению Преосвященного, произнес краткое слово, в котором он высказал последние прощальные слова старцу от Московской Духовной Академии. Свое слово проповедник окончил земным поклоном усопшему.

После панихиды гроб с телом старца был поднят братией оби­тели, и в преднесении хоругвей и икон, при начальном похорон­ном перезвоне и умилительном пении погребальных песнопений его отнесли к юго-восточной стене Введенского собора, где рядом с часовней над могилой старца Макария была приготовлена све­жая могила.

Известно, как благоговел в течение всей своей жизни о. Амвро­сий перед своим учителем - о. Макарием. Близкие к о. Амвросию лица нередко слышали от него следующее: «Великий человек был батюшка о. Макарий! - вот привел бы мне Господь хоть у ножек его лечь»²⁰⁸. И теперь даже и не «у ножек», а рядом с великим учителем погребался не менее, а может быть, и более великий его ученик.

По совершении литии и провозглашении «Вечной памяти» по­чившему гроб был опущен в могилу. Владыка первый бросил на гроб горсть земли, за ним остальные, и вскоре небольшой холмик возвысился над местом вечного упокоения великого праведника.

«Вот появилась, наконец, новая свежая могила, в которой сок­рыто драгоценное сокровище, сосуд Божией благодати, храм ве­ликой святой души - многотрудное тело старца иеромонаха, ба­тюшки отца Амвросия!»²⁰⁹ - пишет один из его жизнеописателей.

До самой поздней ночи над новой могилой совершались пани­хиды. Народ долго не расходился. Всем было очень трудно свык­нуться с мыслью, что уже нет в живых доброго, всепрощающего, мудрого и всеведущего батюшки. Простые люди говорили: «Ба­тюшка для всех был нужен, да видно понадобился ему отдых: очень уж его замучили»²¹⁰.

Незадолго до смерти старца Амвросия его спросили: «Придет время, не станет вас с нами. Что мы тогда будем делать?» И он с любовью ответил тогда: «Уж если я с вами тут все возился, то там-то от вас уж, верно, не уйдешь»²¹¹. И он не ушел от нас. Он поселился там, где за Русскую землю предстательствуют святые и своей благодатной помощью не оставляют нуждающихся в ней. Как бы подтверждением этому служат приводимые в «Жизнеопи­сании» старца Амвросия случаи исцелений по молитвам почивше­го старца.

В заключение приведем два замечательных сновидения одной шамординской сестры, которые рисуют загробную участь старца Амвросия. «За несколько времени до кончины батюшки, - расска­зывает она, - видела я, будто стою в прекрасном саду. На высоких деревьях трепещут листки, и всякий листок все повторяет молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». В саду будто стоит светлый храм. Вошла я в него и вижу: купол у не­го недостроен. И подумала я, как это храм не окончен. Тогда пос­лышался мне голос: «Это жилище приготовлено для старца Амвро­сия и скоро будет кончено». А как батюшка уже умер, - продолжает монахиня, рассказывая о втором своем сновидении, - видела я, что стоит его гроб. И вот спустились четыре ангела в белых ри­зах, а в руках у них свечи и кадило. И спросила я: «Почему это они, такие светлые, спустились ко гробу». И мне ответили: «Это за то, что он так много пострадал в жизни, и так терпеливо нес свои кресты»²¹².

Примечания

¹ Архим. Григорий. Сказание о житии оптинского старца Амвро­сия. М., 1893. С. 16.
² Достопамятные сказания оподвижничестве отцов. М., 1845. С. 8.
³ Св. Василий Великий. Тво­рения. Часть 5-я. М., 1858. С. 157-158.
⁴ Преп. Иоанн Лествичник. Лествица. М., 1869. Слово XXVI.
⁵ Преп. авва Дорофей. Душе­полезные поучения и наставления. М., 1888. С. 91.
⁶ Добротолюбие. Т. П. Настав­ления свв. Варсонофия и Иоанна, п. 71. М., 1884. С. 621.
⁷ Еп. Феофан Затворник. Что потребно покаявшемуся и вступив­шему па добрый путь спасения. М., 1899. С. 1-6.
⁸ Старцем называется монах-наставник, необязательно прек­лонных лет, но преуспевший в духовной жизни и способный ру­ководить духовной жизнью дру­гих.
⁹ Оптина пустынь расположена в трех километрах от древнего горо­да Козельска, на правом лесном бе­регу реки Жиздры. По преданию, обитель была основана покаявшимся разбойником Оптою в начале XV в. Существует и другое мнение, что это был первоначально общий монас­тырь, в котором жили монашествую­щие - старцы и старицы. Это мнение подтверждается древними синодика­ми пустыни, в которых записаны имена схимонахов и схимонахинь. Русское слово «опт» выражает об­щее количество чего-либо. Отсюда «оптин монастырь» в смысле общий монастырь. Достоверные сведения об Оптиной пустыни появляются в XVI веке. В XVIII веке обитель пришла в запустение. Только в конце этого столетия усилиями Московского митрополита Платона Оптина пус­тынь возрождается и в XIX столетии приобретает известность и славу бла­годаря подвизавшимся в ней в это время великим старцам: Льву, Мака-рию, Амвросию и другим.
¹⁰ Протоиерей С. Четвериков. Описание жизни блаженной памяти оптинского старца иеросхимонаха Амвросия. Изд. Козельской Оптиной пустыни. 1912. С. 59.
¹¹ В некоторых жизнеописа­ниях датой рождения старца Амвросия указывается 21 ноября. Сам же старец рассказывает, что в семье не запомнили день его рождения; в памяти его роди­телей осталось лишь только то, что в этот день был большой праздник.
¹² Александр был шестым ребенком в семье.
¹³ Жизнеописания отечест­венных подвижников благочес­тия XVIII и XIX веков. М., 1909. С. 442.
¹⁴ Там же. С. 141.
¹⁵ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 21.
¹⁶ Жизнеописание оптинского старца иеросхимонаха Амвросия. Ч. I. M., 1900. С. 9.
¹⁷ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 25.
¹⁸ Там же. С. 26.
¹⁹ Е. Поселянин. Праведник нашего времени оптинский старец Амвросий. СПб., 1907. С. 10.
²⁰ Е. Поселянин. Цит. соч. С. 11.
²¹ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 29.
²² Там же. С. 30.
²³ Жизнеописания отечест­венных подвижников. Цит. соч. С. 148.
²⁴ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 32.
²⁵ Е. Поселянин. Цит. соч. С. 13.
²⁶ Там же. С. 18.
²⁷ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 32.
^28~30 Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 23.
³¹ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 84.
^32~33 Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 25.
³⁴ Там же. С. 27.
³⁵ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 86.
³⁶ Там же. С. 89.
³⁷ Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 27.
³⁸ Там же. С. 29.
³⁹ Архим. Григорий. Цит. соч. С. 30.
^40~41 Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 31.
⁴² Там же. С. 32.
^43-46 Там же. С. 34.
⁴⁷ Архим. Григорий. Цит. соч. С. 36.
⁴⁸ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 90.
⁴⁹ Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 35.
^50~51 Там же. С. 33.
⁵² Там же. С. 37.
⁵³ Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 37.
^54~55 Прот. С. Четвериков, цит. соч. С. 92.
⁵⁶ Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 39.
^57~58 Там же. С. 93.
⁵⁹ У него то усиливался катар желудка и кишок, то открывалась рвота, то ощущалась нервная бо­лезнь, то простуда с лихорадочным ознобом. К тому же стали появ­ляться геморроидальные страда­ния, которые по временам до того измождали страдальца, что он ле­жал в постели точно мертвый (Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 48).
⁶⁰ Архим. Григорий. Цит. соч. С. 47.
⁶¹ Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 49.
⁶² Там же. С. 50.
^63~65 Там же. С. 54.
⁶⁶ Там же. С. 56.
⁶⁷ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 122.
⁶⁸ Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 16.
⁶⁹ Там же. С. 60.
⁷⁰ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 125.
⁷¹ Иеросхимонах Амвросий. Письма к монашествующим. Вып. 1. Сергиев Посад, 1908. П. 176. С. 152.
⁷² Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 121.
⁷³ Архимандрит Григорий. Цит. соч. С. 53.
⁷⁴ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 201
⁷⁵ Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 119.
⁷⁶ О внешней обстановке стар­ца Амвросия подробно говорится в «Жизнеописании». Цит. соч. Ч. I. С. 74-77.
⁷⁷ Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 75.
⁷⁸ Там же. С. 85.
⁷⁹ Там же. С. 73.
⁸⁰ Там же. С. 78.
⁸¹ Там же. С. 85.
^82~83 Там же. С. 81.
⁸⁴ Иеросхимонах Амвросий. Письма к мон. В. 1. Цит. соч. П. 17. С. 156.
⁸⁵ Ф.П. Ч-н. Тяжелая утрата, 2-е изд. М., 1892. С. 23.
⁸⁶ Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 74.
⁸⁷ Там же. С. 72.
⁸⁸ Там же. С. 67.
⁸⁹ Там же. С. 71.
⁹⁰ Е. Поселянин. Цит. соч. С. 80.
⁹¹ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 182.
⁹² Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 120.
⁹³ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 203.
^94~95 Там же. С. 204, 206.
^96~97 Там же. С. 209.
^98~99 Там же. С. 256.
¹⁰⁰ Е. Поселянин. Цит. соч. С. 118.
^101~102 Там же. С. 120. 103) 104) Прот. С. Четвериков.
¹⁰⁴ Цит. соч. С. 373.
¹⁰⁵ Казанская Амвросиевская женская пустынь и ее основатель оптинский старец иероехимонах Амвросий. Изд. пустыни, 1908. С. 78.
^106~107 E. Поселянин. Пит. соч. С. 121.
¹⁰⁸ Казан. Амвр. жен. пуст. Цит. соч. С. 18.
^109~110 Е. Поселянин. Цит. соч. С. 125.
^111~112 Жизнеописание оте­чественных подвижников. Цит. соч. Ч. I. С. 229.
^113~115 Там же. С. 227
¹¹⁶ Архим. Григорий. Цит. соч. С. 61.
¹¹⁷ Там же. С. 60.
¹¹⁸ Е.В. История Козельской Введенской Оптиной пустыни. Сергиев Посад, 1906. С. 135.
^119~120 Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 64.
¹²¹ Там же. С. 79.
¹²² Е. Поселянин. Цит. соч. С. 76.
¹²³ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 179.
¹²⁴ Там же. С. 181.
¹²⁵ Там же. С. 179.
^126~127 Казанская Амвросиевская женская пустынь. Цит. соч. С. 77.
^128~131 Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 97.
¹³² Там же. С. 99.
¹³³ Там же. С. 82.
¹³⁴ Казанская Амвросиевская женская пустынь. Цит. соч. С. 16.
^135~136 Е. Поселянин. Цит. соч. С. 104.
¹³⁷ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 81.
¹³⁸ Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 83.
¹³⁹  Там же. С. 81
^140~142 Там же. С. 92, 93.
¹⁴³ Жизнеописание отечест­венных подвижников. Цит. соч. С. 197.
¹⁴⁴ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 125.
¹⁴⁵ Жизнеописание отечест­венных подвижников. Цит. соч. С. 175.
¹⁴⁶ К.Н. Леонтьев. О.Климент Зедергольм. М., 1882. С. 4.
¹⁴⁷ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 193.
¹⁴⁸ О. Иосиф, оптинский скитоначальник. Н.В. Гоголь, И. В. Киреевский, Ф.М. Достоевский и К. Леонтьев перед старцами Опти­ной пустыни. М., 1897. С. 8.
¹⁴⁹ Е. Поселянин. Цит. соч. С. 115.
¹⁵⁰ В.В. Розанов. Цит. соч. С. 115.
¹⁵¹ Е.В. Л.Н. Толстой и Оптина пустынь. Душеполезное чтение. 1911. Январь. С. 23. Об этом так­же сообщается в книге Е.В. Нико­лаева <<По Калужской земле». М.: Изд. «Искусство», 1968. С. 20.
¹⁵² Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 194.
^153~155 Е. В. Цит. соч. С. 24.
¹⁵⁶ В. Розанов. Цит. соч. С. 123.
¹⁵⁷ Там же. С. 118.
¹⁵⁸ Там же. С. 119.
¹⁵⁹ Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 95.
¹⁶⁰ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 18.
¹⁶¹ В. Розанов. Цит. соч. 2 т. С. 104.
¹⁶² Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 18.
¹⁶³ Старцы о. Паисий Величковский и о. Макарий Оптинский и их литературно-аскетическая де­ятельность. Изд. Афонского Рус­ского Пантелеимонова монастыря, 1909. С. 132.
¹⁶⁴ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 127.
^165~166 Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 152.
¹⁶⁷ РГБ (ГБЛ). Ф. 214, № 361. Летопись скита Оптиной пустыни 1852-1860. Лист 281, об. 282.
¹⁶⁸ Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 109.
¹⁶⁹ Прот. С. Четвериков. Цит. соч. С. 279.
¹⁷⁰ Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 117.
¹⁷¹ Жизнеописание отечест­венных подвижников. Цит. соч. С. 238.
¹⁷² Там же. С. 240
¹⁷³ Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 114.
^174~175 Там же.
¹⁷⁶ Там же. С. 116.
¹⁷⁷ Ф.П.Ч. Тяжелая утрата. Цит. соч. С. 47.
^178~179 Казанская Амвросиевская женская пустынь. Цит. соч. С. 33.
^180~181 Жизнеописание. Цит. соч. Ч. I. С. 118.
^182~183 Казанская Амвросие-вская женская пустынь. Цит. соч. С. 50.
¹⁸⁴ Там же. С. 55.
¹⁸⁵ Е. Поселянин. Цит. соч. С. 171.
¹⁸⁶ Казанская Амвросиевская женская пустынь. Цит. соч. С. 54.
¹⁸⁷ Жизнеописание. Цит. соч. Ч. П. С. 97.
¹⁸⁸ Казанская Амвросиевская женская пустынь. Цит. соч. С. 88.
¹⁸⁹ Там же. С. 92.
¹⁹⁰ Там же. С. 94.
¹⁹¹ Там же. С. 95.
¹⁹² Там же. С. 96.
^193~194 Там же. С. 99.
^195~196 Там же. С. 103.
¹⁹⁷ Там же. С. 104.
¹⁹⁸ Там же. С. 105.
¹⁹⁹ Там же. С. 106.
²⁰⁰ Ф.П.Ч. Цит. соч. С. 51.
²⁰¹ Жизнеописание. Цит. соч. Ч. П. С. 133.
²⁰² Казанская Амвросиевс­кая женская пустынь. Цит. соч. С. 108.
²⁰³ Жизнеописание. Цит. соч. Ч. П. С. 135.
²⁰⁴ Там же. С. 121.
^205~206 Казанская Амвросие­вская женская пустынь. Цит. соч. С. 115.
²⁰⁷ Жизнеописание. Цит. соч. Ч. П. С. 114.
^208~209 Там же. С. 146.
²¹⁰ Поселянин. Статья из борника Ф.П. Ч-н. Тяжелая утра­та. 2-е изд. М., 1892. С. 35.
²¹¹ Жизнеописание отечест­венных подвижников. Цит. соч. С. 265.
²¹² Там же. С. 290-291.