...
1.
Помнится, уезжая в Ленинград, я обе-щал вам писать письма, и помнится, вы немало удивились этому. Что за при-чуда: в двадцатом веке из Ленинграда в Москву--письма! Как будто нет те-леграфа и телефона. Как будто нельзя за пять минут (теперь это делается за пять минут) соединиться с Москвой и поговорить, и узнать все новости, и рассказать, что нового у тебя.
Были, были, конечно, и "Письма из Италии", и "Письма из далека", и "Письма русского путешественника". Только представьте себе: человек проехал из России в Париж и написал два тома писем! Тогда как во время современного перелета Москва--Париж пассажир едва успевает сочинить телеграмму о благополучном отлете и благополучном призем-лении. Два эти, сами по себе совершенно разные события -- покинуть родную землю и ступить на землю Франции,-- каждое из которых должно бы явиться самостоятельным грандиозным событием, сливаются в два-три общих слова телеграфного текста. "Долетел благополучно". Откуда же взяться двум томам? Два слова вместо двух томов -вот ритм, вот темп, вот, если хотите -- стиль двадцатого века.
Видно, уж прошло то время, когда в письмах содержа-лись целые философские трактаты. Да и то сказать, ну ладно, если бы заехал куда-нибудь подальше, ну ладно, если бы заехал на год, на два, а то и всего-то -пятнадцать дней. Да успеешь ли за пятнадцать дней написать хотя бы два письма? Устоишь ли от соблазна, сев за неудобный для писания гостиничный столик, не коситься глазом на теле-фон, не потянуться к нему рукой, не набрать нужный номер? Поговорив по телефону, отведя душу, смешно садить-ся за письма.
Кстати, о гостиничных столиках. Не приходилось ли вам замечать, что в старых гостиницах (я не говорю, что они лучше новых во всех других отношениях) едва ли не главным предметом в номере являлся письменный стол? Даже и зеленое сукно, даже и чернильный прибор на сто-ле. Так и видишь, что человек оглядится с дороги, разло-жит вещи, умоется, сядет к столу, чтобы написать письмо либо записать для себя кое-какие мыслишки. Устроители гостиниц исходили из того, что каждому постояльцу нужно посидеть за письменным столом, что ему свойственно за ним сидеть и что без хорошего стола человеку обой-тись трудно.
Исчезновение чернильных приборов понятно и оправдано. Предполагается, что у каждого человека теперь имеется автоматическое перо. Со временем и сами письменные столы становились все меньше и неприметнее, они превратились вот именно в столики, они отмирают, как у животного вида атрофируется какой-нибудь орган, в котором животное перестало нуждаться. Недавно в одном большом европейском городе, в гостинице, оборудованной по последнему слову техники и моды нашего века, в совер-шенно модерной, многоэтажной полустеклянной гостинице я огляделся в отведенном мне, кстати сказать, недешевом номере и вовсе не обнаружил никакого стола. Откидывается от стенки полочка с зеркалом и ящичком явно для дам-ских туалетных принадлежностей: пудры, кремов, реснич-ной туши и прочих вещей. Стола же нет как нет. Так и видишь, что люди оглядятся с дороги, разберут вещи и... устроители гостиницы исходили, видимо, из того, что са-мой нужной, самой привлекательной принадлежностью номера должна быть, увы, кровать.
Да и выберешь ли в современном городе время, чтобы сесть в раздумчивости и некоторое время никуда не спе-шить, не суетиться душой и посидеть не на краешке стула, а спокойно, основательно, отключившись от всеобщей, все более завихряющейся, все более убыстряющейся суеты.
Принято считать, что телеграф, телефон, поезда, авто-мобили и лайнеры призваны экономить человеку его дра-гоценное время, высвобождать досуг, который можно упот-ребить для развития своих духовных способностей. Но произошел удивительный парадокс. Можем ли мы, положа руку на сердце, сказать, что времени у каждого из нас, пользующегося услугами техники, больше, чем его было у людей дотелефонной, дотелеграфной, доавиационной поры? Да боже мой! У каждого, кто жил тогда в относительном достатке (а мы все живем теперь в относительном достат-ке), времени было во много раз больше, хотя каждый тра-тил тогда на дорогу из города в город неделю, а то и ме-сяц, вместо наших двух-трех часов.
Говорят, не хватало времени Микеланджело или Бальзаку. Но ведь им потому его и не хватало, что в сутках только двадцать четыре часа, а в жизни всего лишь шесть-десят или семьдесят лет. Мы же, дай нам волю, просуетимся и сорок восемь часов в одни сутки, будем порхать как заведенные из города в город, с материка на материк, и все не выберем часу, чтобы успокоиться и сделать что-нибудь неторопливое, основательное, в духе нормальной человеческой натуры.
Техника сделала могущественными каждое государство в целом и человечество в целом. По огневой уничтожающей и всевозможной мощи Америка двадцатого века не то, что та же Америка девятнадцатого, и человечество, если при-шлось бы отбиваться, ну хоть от марсиан, встретило бы их не так, как два или три века назад. Но вот вопрос, сде-лала ли техника более могучим просто человека, одного человека, человека как такового? Могуч был библейский Моисей, выведший свой народ из чужой земли, могуча была Жанна д'Арк из города Орлеана, могучи были Га-рибальди и Рафаэль, Спартак и Шекспир, Бетховен и Петефи, Лермонтов и Толстой. Да мало ли... Открыватели новых земель, первые полярные путешественники, великие ваятели, живописцы и поэты, гиганты мысли и духа, под-вижники идеи. Можем ли мы сказать, что весь наш технический прогресс сделал человека более могучим именно с этой единственно правильной точки зрения? Конечно, мощные орудия и приспособления... Но ведь и духовное нич-тожество, трусишка может дернуть за нужный рычажок или нажать нужную кнопку. Пожалуй, трусишка-то и дер-нет в первую очередь.
Да, все вместе, обладающие современной техникой, мы мощнее. Мы слышим и видим на тысячи километров, наши руки чудовищно удлинены. Мы можем ударить кого-нибудь даже и на другом материке. Руку с фотоаппаратом мы до-тянули уже до Луны. Но это все -- мы. Когда же "ты" останешься наедине с самим с собой без радиоактивных и химических реакций, без атомных подводных лодок и даже без скафандра -- просто один, можешь ли ты сказать про себя, что ты с признаками раннего артериосклероза и кам-ней в левой почке (про дух я уж не говорю), что ты мо-гущественнее всех своих предшественников по планете Земля?
Человечество коллективно может завоевать Луну либо антивещество, но все равно за письменный стол человек садится в отдельности. Вот примерно о чем подумал я, когда в ультрасовременной гостинице большого европей-ского города, в отдельном недешевом номере не оказалось обыкновенного -- четыре ножки и доска -- письменного стола.
В гостинице "Европейской", откуда я теперь пишу, сла-ва богу, нашелся столик. К сожалению, я должен прервать письмо, потому что у меня билет в кино. Или, пожалуй, знаете что: лучше я на этом первое письмо и закончу. Я, правда, обещал вам рассказывать свои впечатления о Рус-ском музее, но дело в том, что я еще не дошел до него. Я и на самом деле еще не успел побывать в Михайловском дворце. Свои задуманные походы туда я начну, вероятно, завтра. Пока же стараюсь выполнить вторую часть обеща-ний -- каждый день по письму.